Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

Напротив, оно было напрочь лишено каких-либо эмоций. Я сознавал только, что вижу перед собой белки глаз вокруг зрачков, а это, как известно, придает взгляду оттенок безумия. Неподвижность лица доконала меня. Я стремглав кинулся к дому, но, отбежав на безопасное расстояние, не удержался от соблазна остановиться и обернуться. В выемке калитки уже ничего не белело, однако между деревьями виднелась удалявшаяся вразвалку закутанная фигура.

Не донимайте меня расспросами о том, как прошла встреча с членами семьи. Ни от кого, должно быть, не укрылось мое подавленное настроение, но я уверен, что все старания домашних выяснить, в чем дело, не увенчались успехом. Для чего я предпринимаю неуклюжую попытку рассказать обо всем теперь, я и сам толком не знаю; зрелище, представшее мне тогда, бесспорно, произвело на меня сильнейшее впечатление, раз моя фантазия долгие годы так цепко его удерживает. Полагаю, даже сейчас мне следует проявлять осторожность, проходя через ту калитку. И порой я спрашиваю себя: существуют ли ныне укромные места, где все еще обитают странные создания, с которыми в далеком прошлом мог повстречаться и заговорить кто угодно, когда они шли по своим будничным делам, – создания, чьи пути в наше время лишь изредка пересекаются с путями человека (возможно, благодаря своему неведению и сохраняющего здравый рассудок)?

Фенстантонская ведьма

1

Оба, Николас Хардман и Стивен Аш, были членами совета Кингз-колледжа в Кембридже. Как и прочие выпускники Кингз-колледжа, их сверстники, они получили предварительное образование в одноименном колледже в Итоне, где прожили с шести до шестнадцати лет. Сейчас, когда мы впервые знакомимся с ними, их возраст уже приближается к тридцати. Хардман был сыном линкольнширского пастора из Торганби-он-зе-Уолдз, тогда как отец Аша владел фермой в Осприндже, в Кенте.

Хардман был мрачный, угрюмый, замкнутый; говорил хриплым, скрипучим голосом с сильным линкольнширским акцентом, который здесь невозможно воспроизвести. Аш от своих кентских предков унаследовал основательный, хотя и несколько медлительный ум. Поговорка «такого хорошо иметь другом, но плохо – врагом» как нельзя лучше передает мнение о нем его однокашников. Оба имели духовный сан, и можно предположить, что каждый из них надеялся со временем получить от колледжа приход, жениться, вырастить сына или двоих, из которых один, скорее всего, пошел бы по стопам отца, а второй, быть может, осел бы на земле и стал вполне уважаемым, пусть и не очень крупным фермером.

Повторяю: можно предположить, что их амбиции были именно такого рода, ибо так видели свое будущее большинство священников, входивших в советы колледжей того времени. Однако в харвудовском справочнике «Сотрудники» есть свидетельство того, что эти двое придерживались совершенно иного направления мыслей. И может быть, мне стоило бы здесь рассказать, на что они отважились и что из этого проистекло.

Я уже сослался в своем рассказе на «те времена», но так и не объяснил, когда именно жили эти люди. Трон Англии, Шотландии, Ирландии и Франции занимала тогда Анна, а провостом Кингз-колледжа был доктор Джеймс Родерик: его при избрании предпочли сэру Исааку Ньютону, которого прочил на это теплое место принц Оранский, блаженной памяти король Вильгельм III. Члены совета Кингз-колледжа отстояли свое право выбирать, и ректорскую квартиру занял младший мастер Итона, один из «четверки курильщиков», а сэр Исаак остался жить в обсерватории над Главными воротами Тринити-колледжа, где, согласно широко распространенным легендам, очень мягко укорял своего пса Даймонда и проделал в двери две дырки для кошки с котенком. Принято думать, что университет в то время был сонной блаженной обителью, но даже и в ней хватало забав сродни охотничьим: взять хотя бы лозунг «Церковь в опасности» или треволнения, связанные с попыткой лишить ученых званий доктора Ричарда Бентли, ректора Тринити-колледжа. В окрестностях охотничьи угодья были тоже не в пример нынешним. На общинной земле Паркерс-Пис стреляли бекасов; эта безотрадная болотистая местность изобиловала перелетными птицами, не говоря уже о прочих обитателях – о них я надеюсь при случае еще рассказать.

Пора, однако, покончить с общими словами и вернуться к нашим баранам, которых, боюсь, более пристало называть паршивыми овцами. Между собой они тесно дружили, однако мало кто в университете и даже в самом Кингз-колледже мог похвалиться близким знакомством с кем-либо из них. Вдвоем они занимали комнату в старом здании Кингз-колледжа, к северу от часовни; когда хозяева отсутствовали, дверь там всегда бывала заперта на замок. А ведь в те поры отнюдь не было принято, чтобы члены совета, а тем более студенты, запросто заглядывали друг к другу на посиделки с куревом или разбавленным виски. Вся общественная жизнь, в чем бы она ни заключалась, протекала в часовне, в Холле и в гостиной для членов совета.

О «свободном времени» Хардмана и Аша было известно только то, что они совершали вдвоем длительные прогулки и по возвращении вроде бы курили очень скверный табак.

Начало этих событий – а вернее сказать, их кульминация, явившая всем истинное лицо Николаса Хардмана и Стивена Аша, – пришлось на один погожий октябрьский день. Служба в часовне, как полагается, состоялась в три, и оба наших приятеля были на месте, сидя на хорах друг напротив друга. При поддержке гнусавого беспедального органа вялый, нестройный хор исполнял новый хорал доктора Блоу, аккомпанементом ему служило вполне недвусмысленное посапывание провоста Родерика. Ближе к четырем доктор Тадуэй, органист, сопроводил исход немногочисленной паствы маршем собственного сочинения. Певчие заторопились на очередную службу в Тринити-колледже. Мальчики-хористы устремились обратно в город, в свои пристанища. Провост неторопливо прошествовал к себе в резиденцию, располагавшуюся тогда у восточного угла часовни, члены совета и студенты потянулись, придерживая головные уборы (дул свежий западный ветер, и в воздухе носились желтые листья), в Старый двор и к Холлу, на обед. Невзыскательная, полагаю, это была трапеза, и проходила она в молчании. Вице-провост и трое или четверо старших членов совета обедали на возвышении, также были отведены места для магистров искусств, к каковым принадлежали Хардман и Аш, и для привилегированных студентов; прочие занимали бакалавры и старшекурсники, в том числе и не входившие в совет. Всего в комнате собралось человек пятьдесят. За сорок минут, пока длился обед, ничего особенного не произошло; затем члены совета вернулись в помещение совета, а студенты в свои комнаты. Студенты нас сейчас не интересуют, однако за старшими членами совета мы последуем. Вот они уселись за большой стол без скатерти, перед ними несколько графинов вина (уж не знаю, портвейна или кларета, – многое зависит от того, был ли тогда уже заключен договор лорда Метьюэна с Португалией), завязалось подобие беседы.

– Куда вы сегодня ездили, мистер Бейтс? – спрашивает мистер Глинн.

– Всего лишь в Фенстантон.

– Фенстантон. Это где на прошлой неделе окунали