Деревня Тихое - Моран Джурич

— Рядовой… Ну, так как твоим именем звать тебя чревато молнией в башку, то будешь - Зайкин. — безжалостно произнес Костик. — Рядовой Зайкин, выйти из строя для принятия присяги Отечеству!

Рядовой Зайкин, облаченный в почти новые штаны, старую пилотку, поправляя ремень от мосинки, что болталась поперек шерстяного живота, чеканя шаг вышел из сарая.

— Где обувь, рядовой?! — рявкнул вошедший в образ Дошкин.

— Дык, не влезаеть, таарщ майор. Прапорщик сказал - размеру нету.

— Ладно, но выданные сапоги чистить извольте! Для принятия присяги - ко мне!

— Кооостя, а может не надо? Ну что за балаган, я ж и так буду…

Тут мохнатого прервали.

— Выйти для принятия воинской присяги!

Зайка прошаркал к месту, которое Костик обозначил, начертив палкой круг. Взял с тумбочки, что стояла у круга, книгу в ободранной обложке, и начал зачитывать.

— Я, Зайнабар Зайкин, — в небе загромыхало, собрались тучи, — торжественно присягаю на верность своему Отечеству. Клянусь свято соблюдать заповеди предков, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров в лице Константина Дошкина. Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, народ и Отечество.

Ливануло, как из ведра, два новоиспеченных военнослужащих ломанулись в дом.

Дома было тепло и сухо, деревянные стены уютно потрескивали, остывая, располагая к серьезному разговору.

— А ты, значит, врал мне. — начал Костик. — Немощный старик, только знания, умения на знаниях, да? А сам? Порталы куда угодно, что еще? Может банк с тобой ограбить?

— Ну, че ты как не родной, не понимаешь, что не мог я тебе все и сразу рассказать. Мы, помощники, многое можем. Я могу накапливать силу, а могу израсходовать ее всю, и тогда - да, все что можно от меня добиться - маленький огонек на ладошке.

— А откуда вы взялись-то? Почему ты деду помогал?

— Тут ведь как, нас делают из домашних животных, в основном, из котов, собак, да из тех, кто в хлеву стоит. Вот меня из поросенка сделали. Могучий волхв был. Смог создать меня получеловеком. Правда, так я и не узнал, был ли человеческий младенец в этом задействован, так и не признался он. Но, как видишь, копыт у меня нет.

— Хвост у тебя есть. Я видел. — Зайка рефлекторно схватился за задницу. — Нет - нет, я уже знаю, тайны закончились, теперь можешь не притворяться. Тебе штаны для этого нужны были?

— Ну, ты бы не стал такое выставлять на всеобщее обозрение.

— Ага, а уши и пятак не наводят на мысли о твоем происхождении, да?

Зайка насупился. И молча, превратившись в сгусток тьмы, провалился сквозь пол.

Дошкин немного посидел, ожидая возвращения новобранца, а потом плюнул и пошел в магазин. Хлеб и яйца закончились.

Прогулочным шагом, периодически останавливаясь посозерцать резные палисады в рябиновых красноягодных узорах, белую стену в серых разводах, греющихся в лучах осеннего солнца кошек, что сидели на воротах, Костик незаметно добрел до перекрестка, на котором расположился художник с мольбертом.

На голове у мастера была шляпа-зонтик, облачен он был свободную длинную рубаху, шаровары, на руках тканевые перчатки, перепачканные краской. Мольберт был развернут в сторону живописных старых домиков, что жались друг к другу заборами.

Засмотревшись на то, как художник кладет мазки краски на холст, Дошкин перестал думать вообще о чем-либо, и тут же за это поплатился.

— Ну что вы, дорогой пейзанин, застыли? Потрясены талантом? Понимаю, понимаю... Вы посмотрите как играет тень на стекле, как дышат солнцем краски забора! — художник вскочил со своей складной табуретки и заходил вокруг парня. — Обратите внимание, как удалось передать охру палой листвы. Как сама идея трансцендентальности жития передается в этой пасторали. А? Как вам?

— Амбивалентно. — Костик напряг все свои мыслительные процессы, чтобы соответствовать.

Живописец нахмурился, но не потерял оптимизм.

Наворачивая круги вокруг Дошкина, он болтал без умолку. Про оттенки хвои, про то, что на солнце ему нужно носить одежду с длинным рукавом, и чтоб полностью закрывало тело, предлагал выпить по стаканчику, вот тут у него в сумке отличный портвейн, и все время цыкал зубом. Странный тип, подумал Костик. Но, художники, они все такие.

Тем временем, новоявленный знакомый уже тряс руку Дошкина, и как будто принюхивался, притягивая парня все ближе и ближе.

— Ах, вот чудесно, что мы повстречались, Константин. Здесь так скучно после Питера. Вы не представляете, даже не с кем обсудить последние новости. Вы слышали о пожаре в Нойбахской галерее? Чудовищно! Там сгорела моя картина.

“Доярки в бане.” Это такой парафраз на тему Рубенса. Моющиеся женщины с тазами. Герои труда. — он схватился за виски, потом зажал пальцами переносицу. — Это меня подкосило. Пришлось уехать в ваши ебе... в ваши края, простите.. Здесь так тихо, спокойно. Вот только за едой далеко ездить.

— В смысле? Зачем далеко? Вот у нас магазин, там моя соседка продавец, все есть.

— О, да вы не поймете. Мне нужна еда... ну, в общем, здесь такое нельзя, деревня у вас маленькая.

В это время к художнику подбежал парнишка, одетый по местным традициям в майку-сеточку и треники с белыми полосками. Костик его видел раньше, тусовавшегося с местной гопотой, что покупала у Синячихи самогонку.

— Мастер, вы просили свеженькой! — он протянул художнику бидончик, закрытый крышкой. — Вота, прямо с бойни. Как “Жигулевское”, еще с пузыриками!

Гопник гыгыкнул, черканул рукой по челочке, что торчала на обритой наголо голове. Мастер кисти взял бидон и принюхался. Его передернуло, но он все же отхлебнул из эмалированного сосуда.

— М-да... В Челябинск ехать все же придется. Этим жить нельзя. Так и замычать недолго. Не составите компанию, Константин? — художник подхватил Костика под руку, защитный зонтик мастера прижался к голове Дошкина. Очень близко. Костик почувствовал что в голову ему лезут странные мысли. Срочно захотелось ехать в Челябинск. И там - рвать и метать. Сочные алые капли разлетались вокруг в слоу-мо, кровь насыщала, давала жизнь новым проектам.

Затрепыхавшись, словно вырываясь из сонного плена, парень замотал