Повести и рассказы - Джо Хилл

— Подумайте, как оно удачно вышло, что я запрету не последовал. Бекки Колберт только-только начала, когда я заявился.

Риклз издал долгий, неровный выдох.

— Я из Ирака с ПТСР[98] вернулся. Антидепрессантов я не принимал, потому как не хотел таблетками свои невзгоды лечить. Я никогда не наставлял заряженный пистолет на своего сына, но позволял себе кое-что, о чем сожалею. Такое, что, к моему сожалению, уже не вернуть. Не соверши я того, мой ребенок и сейчас бы жил со мной. — Многое из этого было правдой. Однажды он навел пистолет на Джорджа, чтобы дать понять Холли, только в тот раз он не был заряжен. И, насколько ему было известно, у него вполне мог быть ПТСР. Из Ирака больше возвращались с ним, чем без него. Он не обманывал, говоря, что никогда не принимал антидепрессанты. Ему их никто и не предписывал.

Долгое время Риклз не отвечал. Когда же заговорил, то в голосе его все еще хрипело возбуждение, но Келлауэй мог подождать, когда шеф полиции успокоится.

— И это то, что ты сообщишь сегодня прессе на зажжении свечей. В точности так и выскажешь.

— Вы ж понимаете, это та журналистка пытается дерьмо замесить, — сказал Келлауэй. — Чернокожая. Та, что пыталась ваше управление обгадить. Народ не верит, что черные тоже могут быть расистами, а они — могут. Я это понял по тому, как она смотрела на меня. Я белый с пистолетом, и для них все мы нацисты. Для черных. На вас она так же смотрела.

Риклз рассмеялся.

— Не в том ли и правда. Какая негритяткам разница, сколько игрушек я раздал сосункам, когда мамочки их на продовольственном пособии, а папочки в тюрьме. Черным не по себе ото всего, чего у них нет, и они в обиде на всех, у кого дела идут лучше. Никогда упорная работа не заводила их туда, где они оказались, всегда — расистская система.

— Вы уверены, что все еще хотите, чтоб я был на зажжении свечей? — спросил Келлауэй. — Может, лучше было бы нам двоим держаться на расстоянии.

— Наплюй, — бросил Риклз и опять рассмеялся. Келлауэй понял: все в порядке. — В любом случае уже слишком поздно. Мы всю неделю по всем кабельным новостям каждый вечер вместе сидели. Ты еще не знаешь, но я получил сообщение от главного в НСА[99]: хотят, чтоб мы вместе с программной речью выступили в следующем году в Лас-Вегасе. Номера в гостинице, билеты оплачивают, десять тысяч долларов — гонорар за выступление. Я говорил с ними про судебный запрет — их он вовсе не тревожит. По их понятиям, он только подтверждает, что государство обрекает людей на риск, лишая их присущих им прав. — Он вздохнул, а потом сказал: — Прорвемся. В этом ты по-прежнему хороший парень. Только… больше никаких сюрпризов, Келлауэй. Договорились?

— Больше никаких, — отозвался Келлауэй. — Увидимся у вас дома через полчаса.

Он завершил разговор и вдохнул запах обуглившейся сосновой кроны, высившейся в дыму горящего мира. Через минуту он бросил телефон обратно на пассажирское сиденье. Подумал, что, прежде чем отправиться в путь, можно было прихватить «вебли» и сунуть его в багажник. Джиму он больше не нужен.

Не нужно ему больше и оружие в гараже. Келлауэй решил улучить минутку и поискать вокруг, не найдется ли чего для него подходящего. Джим просил его ни в чем себе не отказывать.

9 час. 44 мин.

— Вот тут, — сказал Окелло, указывая себе под ноги.

Они поднялись до половины пролета большой, изгибающейся лестницы в центре торгцентра «Чудо-Водопады», в глубоком колодце солнечного света под открытой для неба застекленной крышей.

— Я пригнулся и просто оставался тут, — рассказывал Окелло. — Сара вынуждала меня эсэмэсить каждые тридцать секунд, чтоб она знала, что я все еще живой.

— Я собиралась спросить тебя об этом, — сказала ему Лантернгласс. — Давай поднимемся, пройдем остальную часть пути. Хочется заглянуть в «Бриллианты посвящения».

Они поднялись до конца, все втроем: Окелло, Лантернгласс и Дороти. Журналистка позвонила Окелло после завтрака и попросила его дать ей прочесть и, возможно, использовать в газете его эсэмэски своей подружке. Она не уточняла, что хочет взглянуть на время отправления его сообщений и понять, можно ли по нему определить, когда происходил каждый выстрел. Окелло предложил ей сделать еще лучше:

— Торгцентр сегодня утром снова открывается. В одиннадцать должна состояться церемония зажжения свечей.

— Знаю, — ответила Лантернгласс. — Я собираюсь быть там, чтобы написать об этом.

— Так приходите к девяти тридцати, до того, как магазины откроются. Встретимся у входа в обувной «БИГ». Я покажу вам свои эсэмэски и проведу вас, чтобы все показать, что я делал и что слышал.

— Тебя это не затруднит?

— Шутите? Да мои малышки-сестренки с ума сойдут от того, что про меня в газете напечатают. Совсем незнакомые спрашивали меня, нельзя ли им со мной селфи сделать. У меня, видно, вкус к славе появляется. По-моему, меня это устраивает.

Она улыбнулась на это, но в то же время и почувствовала, как в груди шевельнулось что-то теплое. В тот момент уж очень Окелло походил на Колсона.

Вход в «Бриллианты посвящения» все еще был огорожен желтой лентой места преступления. По ту сторону ленты двери были сведены вместе и заперты. В остальных магазинах по всей галерее шла оживленная подготовка к 11-часовой церемонии и ожидаемому наплыву любопытствующих. Звучали крики, эхом отдававшиеся в большом открытом пространстве центрального зала. Ставни были подняты в «Лидз», шляпном магазине рядом с «Бриллиантами посвящения», сонного вида укурок с густыми светлыми кудрями до плеч, пользуясь пистолетом с клейкой лентой, лепил на бейсболки ярлычки, возвещавшие о 20-процентной скидке.

— Шапки! — закричала Дороти, стиснув руку матери. Сегодня Дороти надела вязанную крючком желтую шапочку в виде цыплячьей головки, завязанную под подбородком. — Шапки! Мама!

— Ммхм, — выдохнула Лантернгласс. Вытянув шею, она повысила голос, чтоб ее слышал укурок:

— Послушайте, не будете возражать, если моя дочь тут покрутится?

Вход в «Бриллианты посвящения» был закрыт стальными ставнями.

— Извините, — пожал плечами Окелло, — тут, по-честному, и смотреть-то не на что. Но хотите на мой телефон взглянуть? — И протянул ей его. — Я прокрутил обратно к своим эсэмэскам того дня. Э-э, не крутите дальше этого, о’кей?

— Картинки? — догадалась Лантернгласс.

— Вы ж понимаете, — улыбнулся Окелло.

— Она ведь школу окончила, верно?

Окелло бросил на журналистку сердитый взгляд, похоже, обиженный:

— Она на год старше меня!

— А ты-то окончил среднюю школу?

— Я ж