ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо

разобрались. Просто вы сказали, что историю нужно знать. Я так понимаю, вы – большой специалист в этом. Вот я вас и спрашиваю – что происходило в тысяча двести двадцать четвертом и двадцать пятом годах? А в тридцатом? Тридцать седьмом? Может, в пятьдесят четвертом? Не помните?

Щеки Лужицкого покраснели, а в глазах появился недобрый отблеск.

– Причем тут это? Как это связано вообще? – зашипел Лужицкий.

– А просто вы сами ничего не знаете, – не выдержал я, – выучили пару дат из учебника истории и думаете, что умнее других. Ледовое побоище… Следующая какая дата? Куликовская битва? Так она через полтора века случилась. А между ними что-нибудь происходило? Чего вы молчите? Я вам сразу сказал – я не интересуюсь политикой. Нет же, сами прицепились ко мне со своими Эстониями, а в итоге оказалось, что у молодежи мозгов нет. Я зашел сюда кипятка налить, а меня уже безмозглым назвали. У вас-то самого мозги есть?

Лужицкий встал из-за стола и вышел из кухни, хлопнув дверью, уже в коридоре выкрикнув: «Поколение идиотов!»

Наверное, мне не следовало говорить того, что я сказал, но в тот момент меня задело за живое его высокомерие. Он мог так нагло разговаривать с кем угодно из своих знакомых и перед ними козырять своими знаниями, но для этого точно не подходил я – новенький, которого он знал всего несколько минут. Несколько месяцев после этого инцидента мы даже не здоровались, а после, когда эмоции подутихли, стали молча кивать друг другу при встрече. Кстати, прозвище Геббельс придумал не я. Когда я заселился в общежитие, оно уже было плотно приклеено к Лужицкому. Сомневаюсь, что он знает о своем втором имени, и думаю, что он предпочел бы в качестве позывного фамилию какого-нибудь современного ведущего политического ток-шоу.

На удивление, Александр Иванович женат. Как это часто бывает, его супруга Елизавета Петровна представляет полную противоположность своему мужу – его ровесница, женщина лет шестидесяти с очень добрыми глазами и вкрадчивым голосом. Ни разу я не видел, чтобы она ссорилась с Лужицким или с кем-нибудь еще. Мужа она называет исключительно Сашенькой, и, кажется, одного только имени, произнесенного ею вслух, достаточно, чтобы утихомирить запал Геббельса. Рядом с нею он превращается в заботливого старичка, смотрящего на жену влюбленными глазами. Однажды Коля Романов предположил, что Елизавета Петровна специально заставляет своего мужа смотреть политические передачи, чтобы он не надоедал ей своим дурацким характером и выплескивал накопившуюся негативную энергию на своих соседей. Возможно, что так оно и есть. Иначе зачем он ошивается на кухне вместо того, чтобы сидеть в комнате?

Этот вопрос тут же возник в моей голове, когда я увидел его за столом с телефоном в руках. Почему-то мне показалось, что молча закрыть дверь и уйти будет не самым лучшим решением. Геббельсу может показаться, что я его опасаюсь.

– Кто там? Не знаете? – махнул я головой в сторону душевой.

– Очевидно, что какой-то человек, – даже не посмотрев в мою сторону и не отрываясь от телефона, произнес Лужицкий.

– А почему заперто?

– Очевидно, что человек заперся изнутри.

– Давно?

– Очевидно, что какое-то время назад.

Я решил прервать этот парад очевидности и молча подошел к окну. Кухня располагалась на той же стороне здания, что и моя комната, поэтому вид из окна был примерно тот же, что и у меня. Никаких достопримечательностей перед нашим общежитием не было, поэтому я несколько минут наблюдал за Колей и Наташей Романовыми, прогуливающимися с коляской по тротуару. Николай что-то увлеченно рассказывал жене, а Наташа смотрела на спящую дочь и иногда невпопад кивала. Судя по всему, рассказ мужа интересовал ее в самую последнюю очередь.

За моей спиной раздавались удивленные, иногда гневные, но чаще пренебрежительные возгласы, прерываемые шумным выдуванием воздуха из носа и похлопываниями ладонью по столу. Я обернулся. Лужицкий все так же сидел за столом, уткнувшись в телефон. Видимо, читал какие-то новости.

– Во дают! – хмыкнул он и посмотрел на меня.

Мне почему-то стало жалко этого человека. Было видно, как он искренне хочет поделиться чем-то, что его удивило, как он хочет обсудить какую-то, конечно же, политическую новость, но в то же время понимает, что его окружают люди, которым, в большинстве своем, все это безразлично. Вот и приходится выдумывать всякие методы для привлечения собеседников. Но в то же время я понимал, что с такими людьми нельзя давать слабину – стоит на секунду потерять бдительность, и он тут же вцепится в тебя как клещ. Я отвернулся.

– Э-э-эх… Это же надо додуматься! Идиот.

Я чуть было не клюнул на эту уловку. Лужицкий, судя по всему, выдумал очередной способ вывести меня из равновесия, бросая обидные словечки, вроде как в качестве комментариев к каким-то прочитанным новостям, а на самом деле…

– Вот же тупой, а?

Ну, точно. А я его еще пожалел. Ничему меня жизнь не учит.

– Таких нужно на лесозаготовки отправлять. Тоже мне интеллигент…

Я снова бросил взгляд на Романовых. Коля продолжал распинаться, размахивая руками, а Наташа, уже откровенно зевая, изучала направление движения облаков по небу. Геббельс же продолжал наслаждаться своей извращенной и при этом хитрой местью. Видимо, Лужицкому до сих пор не давала покоя мысль о том, что меня не интересует политика, и его это сильно коробило.

– И где только таких придурков рожают?

Ситуация была патовая. Сделать вид, что я ничего не понимаю, и проигнорировать выходку Геббельса, означало доставить ему удовольствие невозбранно оскорблять меня практически в лицо. Огрызнуться я тоже не мог, потому как тут же поставил бы себя в неудобное положение. Стоило мне только хоть как-нибудь отреагировать на его выпады, как он тут же округлил бы глаза и промямлил бы что-нибудь о том, что просто комментирует новости, и сразу же начал бы их пересказывать, вплетая меня в паутину долгих обсуждений и измышлений.

Тем временем Коля на улице в очередной раз демонстрировал чудеса ловкости. Закончив свой рассказ, он решил подменить жену и самостоятельно покатить коляску, но тут же наехал колесом на бордюр, от чего ее сильно накренило и Верка чуть не вывалилась на асфальт. Теперь он стоял с понурым видом и молча выслушивал претензии Наташи, звучание которых проникало в кухню даже сквозь закрытое окно.

– Куда ты смотришь, слепошара! – кричала Наташа.

– Клоуны! – вторил ей Лужицкий.

– Руки из задницы! – вполне справедливо приметила Романова.

– Вместо мозгов – кисель, – глумился Геббельс.

Коля вздохнул, поднял голову и, заметив меня в окне, слабо улыбнулся. Мне показалось, что его рука даже слегка