Повести и рассказы - Джо Хилл

— Я не смогу этого! Я чертовски надеялся, что сумею. Я, честно, думал…

Экс тряхнул головой:

— Это нормально! У всех бывает!

Он хотел заставить его умолять. Обри умолять не желал, тем более — перед Хэрриет. А тут еще, к испугу своему, почувствовал, как вырвалась еще одна струйка сальных бздехов. За гудением мотора их не было слышно, зато они раздражали и воняли. Эксу приходилось чуять их все до единого.

Жуть брала предстать жалким в глазах Хэрриет Корнелл. Значения не имело, что у них с Хэрриет никогда не было свиданий, они никогда не были влюблены, никогда не лежали обнаженными под прохладными простынями в номере «Сен-Барт» с открытыми стеклянными дверями и шумом волн, разбивавшихся в отдалении о рифы. И все же он оберегал свои мечтания. Обри было бы стыдно, если бы случившееся было последним воспоминанием Хэрриет о нем, какое она увезла бы с собою в Африку.

У них, Хэрриет и Орби, у обоих был первый прыжок. (Или, может быть, точнее было бы сказать, что первый прыжок предстоял Хэрриет… Обри в последние несколько мгновений понял, что ему не прыгнуть.) Они шли тандемом, что означало, что каждый был связан лямками с инструктором, с теми, кто каждый день прыгал с парашютом. Еще в самолете находились Брэд и Ронни Моррисы. Для них это было плевым делом, оба парня были опытными парашютистами.

Джун Моррис умерла, и все они прыгали в память о ней: ее братья Брэд и Ронни, Хэрриет, бывшая ее лучшей подругой, и сам Обри. Джун уже шесть недель как умерла: ее в 23 года сразил рак. Было в этом, думал Обри, какое-то дерьмо, которое отказывался принимать разум. Ему казалось, что в общем-то ничуть не легче стать рок-звездой, нежели умереть молодым от какой-то там лимфомы.

— Нет в этом ничего нормального, — кричал уже Обри. — У меня клинический диагноз трясущихся поджилок есть. Серьезно, если вы заставите меня прыгнуть, то я полные штаны горячего поноса напущу, чел…

В этот момент пропал звук глухо ревущей стальной оболочки легкого самолетика, и голос Обри пролетел из одного конца фюзеляжа в другой. Обри увидел, как Брэд с Ронни повернулись в его сторону. У обоих к шлемам были прикреплены видеокамеры. Предполагалось, что весь их прыжок позже появится на «Ютьюб».

— Первое правило прыжков с парашютом: не обсирай инструктора, — произнес Экс.

Вновь поднялся бессмысленный грохот мотора. Брэд с Ронни отвернулись.

Обри боялся глянуть в сторону Хэрриет, но одолеть себя не смог.

Она же на него не смотрела, хотя, как ему казалось, только-только отвернулась. В руках девушка сжимала небольшую игрушечную лиловую лошадку с выступающим серебряным рогом во лбу и изящными радужными крылышками за передними ногами — единорог, которого очень скоро они назовут Джуникорн[103]. Хэрриет с Джуникорн сидели лицом к двери, большому, разболтанному дребезжащему люку, сделанному из прозрачного пластика. Всякий раз, когда самолет накренялся влево, Обри охватывала тошнотворная уверенность, что дверь распахнется и он соскользнет прямо в небо под грубый, маниакальный, сдобренный кокаином хохот «Спрея для Тела ЭКС». Казалось, дверь ничто не держит закрытой, совсем, блин, ничто.

То, как Хэрриет упорно не смотрела в его сторону, не доставляло ему удовольствия почти так же, как если бы она пялилась на него с жалостью и разочарованием. Обри было вовсе не нужно, чтобы Экс позволил ему остаться в самолете. Его мнение значения не имело. Что было нужно Обри, так это чтобы Хэрриет сказала ему, что это правильно.

Нет. Ему нужно было оказаться за бортом самолета вместе с нею — впереди нее. Только, чтобы сделать это, он должен бы быть кем-то другим. Может, как раз от этого ему и было тошно больше всего: не из-за готового вывернуться наизнанку желудка, не из-за бздехов своих, не из-за нервного срыва. Может, отвратительнее всего было то, что его выводят на чистую воду. Есть ли на всем белом свете что-то более душераздирающее, нежели быть разоблаченным теми, кого хотелось бы видеть любящими тебя?

Он подался вперед и, привлекая внимание, стукнулся своим шлемом о ее.

Она повернулась к нему лицом, и он увидел, в первый раз увидел, что она бледна и напряжена, губы сжаты до того плотно, что совершенно обесцветились. До него дошло (и он испытал при этом что-то вроде облегчения), что она тоже в ужасе. Он ухватился за эту мысль с почти неистовой надеждой: может быть, она останется с ним в самолете! Окажись они оба трусами, ситуация перестала бы быть постыдной и трагической, а стала бы такой, что веселее и не придумаешь.

Он собирался рассказать ей, что сдает назад, выходит из игры, но теперь, в угаре своего нового представления, закричал:

— Ты как? — Будучи готов утешать ее. Стремясь к этому на самом деле.

— Меня сейчас стошнит.

— Меня тоже! — выкрикнул он, чуть перебрав, пожалуй, с ретивостью.

— Я вся как лист дрожу.

— Господи. До чего ж приятно, что не один я.

— Мне не хочется быть здесь, — призналась она. Шлем ее упирался в его шлем, они едва не касались носами. Глаза ее, холодные, зеленовато-карие, как замерзшее болото, были широко распахнуты в нескрываемом волнении.

— Черт! — воскликнул он. — И мне тоже! Мне тоже! — Он готов был рассмеяться, готов был за руку ее взять.

Она опять перевела взгляд на дверь из прозрачного дребезжащего пластика.

— Мне больше ни секунды не хочется сидеть в этом самолете. Просто хочется прыгнуть, быть в небе. Это все равно что в очереди на головокружительный аттракцион стоять. Ожидание просто убивает. Невозможно остановить то, что накапливается у тебя в голове. Зато потом, когда ты уже несешься то вверх, то вниз, ты типа мозгуешь: и чего это я так боялась? Хочу еще раз!

Слабенький, мелкий, липучий бздех разочарования вырвался на свободу. Ретивость, волнение милой отваги услышал он в ее голосе, повергшем его в отчаяние до уровня «сиэтлского надрыва»[104].

Глаза Хэрриет расширились. Она указала пальцем на дребезжавшую дверь и закричала едва ли не с детским восторгом:

— Эй! Эй, ребята! Космолет!

— Это еще что? — заорал здоровенный дровосек, обхватывая ее сзади.

Хэрриет была в одной упряжи с коренастым парнем, окладистая борода которого заставляла предполагать полный гардероб фланелевых рубах и подработку в качестве бариста, готовящего контрабандный эспрессо в какой-нибудь высококлассной кофейне. Когда на земле разбивались по парам с инструкторами, Обри быстренько выбрал «Спрей для тела ЭКС». Он не хотел, чтобы Хэрриет летела с