Повести и рассказы - Джо Хилл

Я присоединилась к ней у раковины и стала вытирать вымытые стаканы. Понизив голос, рассказывала ей:

— Старшой Бент говорит, что этой осенью настанет конец света. По-моему, этот ученый на Си-эн-эн просто в одну дуду с ним. Меня тошнит. Все ужасно, и я не знаю, что делать.

Урсула молчала некоторое время, оттирая губкой вафельницу. Потом заговорила:

— В первые дни после смерти Чарли я, как никогда, чувствовала себя такой одинокой, или напуганной, или беспомощной. Нет ничего, что заставляло бы человека чувствовать себя хуже, чем беспомощность. Я была до того зла, что ничего не могла с собой поделать. Я не могла его вернуть. Не могла исправить. Не могла перемотать обратно случившееся и изменить его. Я понимаю, что ты чувствуешь, Ханисакл. Я уже наведалась в затерянное и одинокое место на краю света, и вот что только поняла: единственный способ идти дальше в том, чтобы делать то, что люди, тобой любимые, хотели бы, чтоб ты делала. Попробуй и представь себе, как бы Йоланда хотела, чтоб ты использовала время, какое тебе осталось. Это еще и способ оставаться близкой с нею. Если ты напугана, больна и нет сил думать, как жить ради себя самой, попробуй и подумай, как жить ради нее. Ты не будешь больше чувствовать себя беспомощной. Ты будешь знать, что делать.

Когда у нее иссякли слова, она легко потрепала меня по макушке, как обычно ласково треплют крупную, необычную собаку, если нервничают, как бы та не тяпнула. Паршивое проявление ласки, только я поняла, чего ей стоило даже решиться на нее, и была благодарна за это. И потом, она впустила меня достаточно далеко, чтобы показать проблеск ее собственной боли, а такое требует большего мужества, чем обнять кого-то.

Она спросила, не посижу ли я с Темплтоном немного, пока она повыдергивает выпавшие колючки у себя во дворе. Я сидела в гараже и смотрела, как мальчишка, стоя на мешке с каменной солью, клацал клавишами большой железной пишущей машинки, что было едва не единственное, что его отец оставил после себя. Я сидела под заключенным в рамку дипломом его папочки — доктора наук Университета Корнэлла. Темплтон был прямым потомком неспокойных нездоровых гениев, людей, которые уютнее чувствуют себя с микробами на пробных стеклышках, нежели с человеческими существами. Я точно не знала, умер ли Чарли Блейк в результате несчастного случая или нарочно, направив машину через барьер ограждения прямо в каньон после пары рюмок. Йоланда вместе с Урсулой ездили на опознание тела, пока я оставалась сидеть с Темплтоном. Позже Йоланда рассказала мне, что Чарли только что уволили. Фирма его перебралась куда-то дальше на юг и забрала с собой его исследование, но не его самого. Он скрепил своей подписью отъезд самых лучших своих идей, а получил за оказанные услуги только рукопожатие и золотой планшет. При падении ему череп проломило до мозгов, зато тот планшет был извлечен из разбившейся машины без единой царапины. Урсула отдала компьютер Йоланде: сама Урсула видеть его не могла.

Я сидела, пока Темплтон клацал по клавишам, и старалась думать, что бы Йоланде хотелось, чтобы я сделала. У меня оставалось процентов тридцать зарядки в телефоне, и я расходовала ее на попытки снова дозвониться до ее отца. На этот раз даже до голосовой почты не добралась. Подошла к открытой двери гаража. Миля голубого неба простиралась над Скалистыми горами, а в нем ничего, кроме нескольких толстых разрозненных островков облаков.

Урсула стояла посреди своего палисадника, опершись на грабли, и изучающе разглядывала меня. У ног ее собралась небольшая кучка сверкающих кристаллических осколков.

— Ты о чем думаешь? — спросила Урсула.

— Считаете, что дождь пойдет?

— Может, попозже накрапает, — осторожно ответила она.

— По-моему, мне следует наведаться к доктору Рустеду. Это отец Йоланды. Кому-то нужно поставить его в известность о том, что случилось с его дочерью. Легче мне поехать к нему, чем ему приехать ко мне. Ему шестьдесят четыре, и он совсем не троеборец.

— Где он живет?

— В Денвере.

— Как ты собираешься туда добраться?

— Думается, придется идти пешком. Никто сейчас никуда не ездит. На дорогах полно иголок.

— Ты знаешь, что это тридцать миль?

— Знаю, мэм. Потому-то и думала, что уж если идти, то лучше поскорее. Если выйти через часок, то завтра к ночи могла бы вернуться.

— К тому же завтра к ночи ты могла бы и погибнуть, если б под еще один ливень попала.

Я шею вытянула.

— Ну, я б за небом бдительно приглядывала и неслась бы под крышу, едва оно начало бы темнеть.

Урсула крепко обхватила ручку грабель и призадумалась, хмурясь своим мыслям.

— Я тебе не мать, — сказала она наконец. — Так что запретить тебе не могу. Только я хочу, чтобы ты эсэмэсками регулярно держала меня в курсе твоего продвижения. И когда вернешься, приходи прямо сюда, чтоб убедить Темплтона, что с тобой все в порядке, чтобы он за тебя не волновался.

— Слушаюсь, мэм.

— Жаль, у меня пистолета нет, чтобы тебе одолжить.

— Зачем? — спросила я, и вправду удивившись.

— Затем, что от закона едва что останется, а там целый большой город, полный охваченного ужасом народа. Люди проснутся нынче в отравленном мире, и кое-кто из них не найдет причин воздерживаться от жутких дел, о каких они всегда мечтали. — Подумав еще, она вскинула брови. — Есть у меня большое ржавое мачете. Его ты сможешь взять с собой. Я держу его, чтобы кусты подравнивать.

— Нет, мэм, — сказала я. — Если я в драку ввяжусь, то, скорее всего, промахнусь да по коленке себя тяпну, чем кого-то ударю. Лучше подержите его у себя. Я буду держаться основных автострад. Вряд ли среди бела дня придется тревожиться о чем-то.

Повернувшись, я пошла обратно в гараж. Темплтон уже все отстукал и заявил, что готов стать летучей мышью. Я обхватила его за талию, подняла и повесила вверх ногами на велосипедную вешалку. Он повис над заляпанным грязью матрасом, положенным на тот случай, если малый сорвется.

— Слышь, малец, — начала я.

— Я все слышал, — уведомил он. — Слышал, как вы говорили.

— Не хочу, чтоб ты хоть сколько-нибудь обо мне беспокоился. Если дождь пойдет, я укроюсь. Все со мной будет отлично. А ты сиди дома или в гараже, пока меня не будет.

— Мама так и так не даст мне выйти.

— Не даст, и правильно сделает. Кончились деньки, когда ты летучей мышью летал, где хотел. Кстати, я в Денвере загляну в Федеральное