Странница - Илья Георгиевич Шаблинский

class="p1">— Ты знаешь, точный юридический смысл ускользает, он расплывчат… К тому же мы ведь толкуем просто старый русский перевод. Как там этот термин звучит на древнееврейском…

— Как звучит, не важно, — энергично перебил Беркович, — тут нужно системно толковать. Пункт пятый, его надо рассматривать в связи с пунктом десятым…

— Что за пункты?

— Ну, заповеди. Пятая — «не прелюбодействуй», а десятая — «не желай жены ближнего своего, ни раба его, ни вола его», ну, и так далее. Тут, правда, контекст определенный; провозглашается недопустимость зависти. Но при этом десятая заповедь вводит категорию жены. Придает ей статус, сечешь?.. Подразумевается, что именно жена может быть объектом смертного греха — прелюбодеяния… В общем, чужую жену нельзя…

— Ага! А не жену можно?

— А не жену можно, — сказал Беркович спокойно и серьезно, — при определенных условиях это не будет грехом.

— Что-то не дочитал до этого. А что за условие?

— Интересуешься? — ухмыльнулся Беркович. — Обольщение девицы карается тем, что обольстивший на ней женится. А если нет — платит солидные бабки. Такие вот дела…

Помолчав, добавил:

— Я лично предпочитаю последнее…

— А некоммерческие отношения тебя не привлекают? Все же что-то для души.

— Брось, старик. Некоммерческие отношения могут обойтись совсем в другую цену… С ними ведь так: только что-то позволишь себе… ну, из душевных побуждений, она тут же будет добиваться какого-то статуса. Ну, то есть не статуса жены, конечно, но все равно статуса. Чего-то постоянного… Будет звонить, спрашивать, добиваться встреч… Словом, столько хлопот… Лучше просто заплатить. И вскоре забыть.

— Резонно, — признал Корней. Управляющий партнер, естественно, был прав.

— Ты-то у нас в другой ситуации, — Беркович покосился лукаво, он все еще пролистывал машинально пухлый томик, — ты у нас, можно сказать, молодожен, у тебя все в одном флаконе. А нам, людям с огромным семейным стажем, надо что-то придумывать…

Он встал с Библией в руках, подошел к окну и, всматриваясь в мелкие строчки, вполголоса закончил:

— Что-то придумывать, чтобы укрепить и поддержать… тихое семейное счастье… Слушай, а ты что — так с собой и носишь?

— Да нет, — сказал Велес чуть смущенно, — вышло так — дочке хотел дать почитать.

— О! Думаешь, будет читать? Ну-ну… Знаешь, вот, думаю иногда, что писали ее левиты. По стилю. Вот эта дотошность, пристрастие к числам, к точному указанию количеств, детальная роспись каждой процедуры, каждого наказания.

— Кто-кто?

— Ну, левиты, судьи… Юристы, нда… За сексуальные преступления, кстати, все наказания очень крутые. Почти за все смертная казнь, а? Или заживо сжечь, или закидать камнями.

Он вернул Библию Велесу и посмотрел ухмылисто.

— Наверное так и надо было, а? А то ведь всех подряд небось… До скрижалей. Такое похотливое племя. На генетическом уровне.

— Ну уж. Не похотливей других.

— Надо было так, — сказал Беркович уже с убежденностью, — вокруг пустыня, враги… нельзя было расслабляться… А с этими нужно еще разбираться. Прошлогодний аудит посмотреть. А то — купишь их, а там долгу висит миллионов на десять…

По сменившейся интонации и терминологии Корней понял, что речь идет о предстоящей сделке.

В приемной Берковича он столкнулся с Эммой Липиной. Она сидела в одном из кожаных кресел с журналом «Профиль» в руках. Увидев Велеса, встала, оправила юбку. После вечера с провожанием они еще ни разу не вступали в беседу, ограничивались приветствиями. Корней пригляделся. В офисе как-то сложилось и давно бытовало мнение, что она похожа на Софи Лорен в молодости. Какое-то сходство действительно проступало: крупные губы, выразительные карие глаза и внушительный зыбкий бюст. В отличие от итальянки Эмма была начисто лишена актерских дарований, то есть не умела скрывать раздражений и возбуждений, не боролась с импульсами, но и в этом угадывалось что-то приятно итальянское. Эмме было тридцать лет, из которых пять она пребывала в разводе. Женщина ежедневно занималась налоговыми спорами, что не умеряло ее темперамента.

— Как там сам? — спросила она Корнея. — Чем озабочен?

— Ветхим Заветом, — сообщил Велес, склоняя голову и нарочито заглядывая Эмме в глаза, — разбирали книгу Исход.

Эмма быстро облизнула губы и сказала на одном дыхании:

— Я тоже сейчас этими делами ужасно заинтересовалась. Вы читали «Ангелы и демоны»? Хотите, дам почитать?

— Я читал, — сказал Корней, косясь на секретаршу Берковича, — читал. Дальше заглавия, правда, не ушел… Не забудь его поздравить. В пять будешь?

— Буду, конечно, — ответила Эмма грустно.

Девичьи секреты

16

В день, когда намечались свидания с двумя женщинами, ему следовало быть особенно чутким к собственной внешности. Брился Велес чуть дольше обычного: электробритве в конце слегка помогло безопасное лезвие. Смыв мятную пену, ощутил прилив упругой бодрости, свежее утреннее чувство.

Его можно было усилить с помощью кофе. Из одеколонов опять-таки выбрал Lanvin, но, не удовлетворившись ожогом щек и шеи, прихватил с собой в карман малый флакон. Перед второй встречей аромат можно было бы освежить.

Первой женщиной была моложавая судьиха межмуниципального суда — обесцвеченная, чуть косоглазенькая, хмурая. С ней нужно было по-быстрому. Корней желал отложить рассмотрение. С двух у этой же судьи в этом же зале шло еще одно, куда более тягостное дельце — поэтому кочевряжиться она вроде бы не должна была.

Ходатайство Корнея рассматривала минуты три — сдвигала невидимые брови, терла лоб. Удовлетворив, на секунду придала лицу столь кислое выражение, что можно было вообразить, что у нее шок или личная драма. Скорее всего, это была реакция на какое-то состояние желудка.

Десятью минутами позже удовлетворенный Корней занял место за рулем «ниссана» и попытался представить свои дальнейшие перемещения. В отличие от первой, вторая женщина его вовсе не ждала. Встреч не назначала. С вычислением ее адреса и бойкого переменчивого графика пришлось помучиться. Один раз он уже ждал напрасно.

Он не торопился — в запасе было еще как минимум полтора часа. По пути в Измайлово останавливался у киоска — купить новую карту Москвы, а потом у придорожного стоячего кафе. Яблочный сок был чересчур сладким, а кофе только растворимым. Делая неспешные глотки, Корней исподтишка рассматривал группку из трех старшеклассниц за столиком у окна. В этом интересе не было ничего телесного — он не ощущал ни малейшего сексуального любопытства к длинновязым девицам у столика. Точнее, их телесность он не воспринимал. Сразу вспоминал о Майе, ощущая глухую, почти болезненную заботу.

Девчушки по соседству тоже казались грустными и, похоже, обсуждали, обмениваясь короткими фразами, некую общую беду. Слова их, однако, долетали редко, не выстраивались в разговор, пока, наконец, одна из девиц, отставив пустую чашку и потянувшись, не произнесла довольно громко: