Кейта: Дочь Леса. Книга 1 - Мария Эмви

голос Хулана был на удивление спокоен. В нем не было ни гнева, ни горя, только отстраненное спокойствие мудреца, рассуждающего о превратностях судьбы. — Потерять сестру и невесту в один день… Небо посылает тебе суровые испытания, одно за одним.

Инсин не поднял головы. Он словно не слышал его. Или же не хотел слышать. Юноша лишь бережно поправил волосы Аяны, убрав с ее бледного лба прядь, испачканную кровью.

— Отец, — наконец произнес он, и голос степного воина был глухим и безжизненным. — Я хочу попросить тебя…

— Знаю я, о чем ты попросишь, — опередил его хан. — Хочешь похоронить мою дочь и ее несостоявшегося любовника вместе.

Инсин хмуро поднял на него глаза.

— Позволь мне сделать это, хан. Даже если после этого ты прикажешь высечь меня на позорном столбе. Или казнить за потакание врагу. Я приму любое наказание. Но я обязан исполнить их последнюю волю!

Хан смотрел на юношу, и в глубине его глаз мелькнула тень чего-то похожего на легкую, почти отеческую насмешку.

— Наказывать? За что мне тебя наказывать, сын? За то, что ты исполняешь волю мертвых? Это благородно, я не смею тебе мешать.

Инсин не мог поверить своим ушам. Он ожидал ярости, отказа, угроз. Чего угодно! Но не этого спокойного, почти безразличного согласия.

— Ты… позволишь?

— Я позволю, — согласно кивнул хан. А затем добавил, и его слова заставили Инсина похолодеть. — Ведь я знал, что она хотела сбежать из клана.

Инсин вздрогнул, но ничего не ответил — Хулан его опередил в этом.

— Я не слепец, Инсин. Я видел, как она смотрела на этого западного щенка. Знал, что ее покорность — лишь натянутая маска. Аяна хотела предать свой род. Опозорить мое имя. Поэтому ее настиг справедливый конец. Судьба сама наказала предательницу, избавив меня от этой необходимости. Моя дочь выбрала свою дорогу, и эта дорога привела ее к смерти.

Он говорил о дочери и сестре так, словно речь шла о больной овце, которую пришлось зарезать. Инсин смотрел на отца и не узнавал его. Куда делся тот человек, что так беззаветно любил его мать и в каждом своем ребенке пытался искать ее черты? Когда от другой женщины родилась Аяна, его единственная, любимая дочь, он души в ней не чаял… Словно видел в ней тень той, за кем когда-то готов был отправиться в Верхний мир, лишь бы не переживать горечь утраты. Сейчас же перед ним стоял кто-то другой. Чужой. Холодный.

— Так что я не против, — не изменившись в лице продолжил хан, и его губы тронула странная, неприятная ухмылка. — Пусть предательница лежит рядом с предателем. Но есть одно условие. Ты похоронишь их не здесь, не на земле нашего улуса. Их курган не должен осквернять нашу степь.

— Но где же тогда? — Инсин начинал закипать от абсолютно нелогичных высказываний своего отца. И тут хан произнес то, что показалось юноше бредом сумасшедшего.

— Отвези их на север. Схорони предателей на земле шаманов.

Инсин замер, пытаясь понять, не шутит ли отец. Но тот был абсолютно серьезен.

— Что за шутка? — судорожно выдохнул он. — Они убьют меня, едва я пересеку границу! Сам ведь знаешь, наши кланы сейчас в военном положении!

— Не убьют, — хан покачал головой. — Потому что ты поедешь к ним не как воин, а как посол. С мирным караваном.

Он обвел рукой поле битвы, усеянное телами и перевернутыми столами.

— Сегодня мы все повидали слишком много крови. Я увидел, как легко союзник становится врагом. Теперь у нас война на несколько фронтов, а это абсолютно не выгодно. И, знаешь, я передумал. Мы предложим лесным людям перемирие. Это будет лучшим решением в сложившихся обстоятельствах.

Инсин слушал его, и ужас медленно поднимался из глубины его души. Перемирие? Его отец, который еще вчера хотел вырезать шаманов под корень, теперь говорит о мире? Это было настолько не в его характере, настолько нелогично, что казалось частью какого-то кошмарного сна.

— Ты… О, Небо, ты серьезно?

— Абсолютно, — подтвердил хан. — Ты возьмешь с собой тела. Возьмешь наши лучшие шелка, меха, серебро. Придешь к ним и скажешь, что великий Хулан-хан хочет мира. Что в знак доброй воли он просит их позволить похоронить свою дочь, погибшую в результате трагической ссоры, на их нейтральной земле, у подножия скал, где духи двух миров встречаются. Попроси шаманской помощи. Они ведь… так любят помогать страждущим.

Это было не просто странно. Это было чудовищно. Посылать сына хоронить сестру на вражеской территории, да еще и с дарами для перемирия…

И тут Инсин почувствовал это. Что-то, чего раньше не было. От отца исходила странная, жгучая, темная аура. Едва заметная, но осязаемая. Она была похожа на холод, исходящий из глубокого подземелья, и пахла серой и тленом. В глазах хана, когда он говорил о мире, не было ни капли искренности. Там царил холодный, расчетливый блеск хищника, готовящего новый, еще более коварный удар. Инсин понял, что его отец изменился. Что-то случилось с ним, пока воин был в топях. Или позже. Этой ночью? Но произошло явно что-то страшное. И этот мирный караван был не знаком доброй воли — это была часть плана, который он пока не мог разгадать. Но Инсин знал одно: ему придется сыграть и в эту игру. Хотя бы для того, чтобы исполнить свой долг перед сестрой.

Воину казалось, что его руки приросли к телу сестры. Когда стражники, исполняя приказ хана, попытались мягко поднять его, Инсин зарычал, как раненый зверь, не желая отпускать свое горе. Понадобилась вся выдержка пожилого воина, друга его почившего деда, чтобы убедить юношу — тела унесут в прохладный погреб и будут бережно хранить до отправки каравана. Его повели, нет, почти поволокли, в сторону банного гэр, стоявшего на отшибе у ручья. Инсин шел, ничего не видя перед собой, и каждый шаг отдавался глухой болью в сердце. Кровь и грязь, покрывавшие его, казались неотъемлемой частью его самого, его новой кожей.

Внутри банного гэр было жарко и влажно. В большом чане кипела вода с добавлением степных трав, распространяя горьковатый, но успокаивающий аромат. Юношу ждала Зере — старшая наложница хана, женщина редкой красоты, с глазами газели и движениями степной кобры. Она была не женой, а скорее знаком статуса, молчаливой тенью, обязанной исполнять любые прихоти своего господина. Женщина молча, почтительно, начала