Кейта: Дочь Леса. Книга 1 - Мария Эмви

Она тихо вошла внутрь. В камельке едва тлели угли, отбрасывая слабый, багровый свет на неподвижную фигуру отца. Алтан сидел в той же позе, в какой она его оставила — спиной к входу, прямой, как натянутая тетива. Он не шелохнулся. Казалось, это был не живой человек, а тотем, вырезанный из камня и дерева. Лишь едва заметное движение груди говорило о том, что жизнь еще теплится в этом покинутом теле.

Кейта подошла и села на шкуры рядом с ним, стараясь не шуметь. Она подложила пару поленьев в огонь, и пламя лениво облизнуло сухую древесину, разгоняя мрак. Девушка с безграничной любовью и тревогой смотрела на широкую спину верховного шамана, на тронутые сединой волосы, собранные в узел. Он был так близко, и в то же время — так невообразимо далеко. В мирах, куда ей пока не было доступа.

— Папа, — прошептала она в тишину. Девушка редко называла его так, обычно используя уважительное «отец» или «тойон». Но сейчас ей хотелось той детской близости, того чувства защищенности, которое он всегда ей давал. — Я так скучаю по тебе, — продолжала Кейта шепотом, словно боясь нарушить его хрупкую связь с миром духов. — Здесь… здесь столько всего произошло, пока тебя не было.

Удаганка сделала глубокий вдох и начала рассказывать. Тихо, сбивчиво, она рассказала ему все, что тяжелым камнем лежало на ее сердце. О походе к топям. О встрече с воином-степняком. О странном, смертельном поединке, который был похож на танец. О кровном предательстве и ее необъяснимом желании его спасти.

— Я вытащила его из болота, папа. Представляешь? Врага! Сама не знаю, что меня тогда вело. Просто… что-то внутри меня просто не могло позволить ему умереть.

Кейта рассказала отцу о Совете. О том, как старейшины хотели напасть первыми на южное племя, как она остановила их. И о самом страшном — о пророчестве, которое оказалось не только ее личным сном.

— Все его видели. Теперь все вторят за мной, что я — Дочь Леса, а он — Сын Степи. Старики пришли к решению, что мы должны либо уничтожить друг друга, либо… что-то еще. Эрдэни говорил о третьем пути. Но я его не вижу, папа. Я вижу только войну и… его свадьбу.

На последнем слове голос девушки дрогнул. Она замолчала, и в тишине было слышно, как трещит огонь.

— И самое ужасное, папочка… я так злюсь на него. Я ненавижу его за то, кто он. Но когда я думаю о нем… мое сердце, оно болит. Так странно болит. Будто я потеряла что-то, чего у меня никогда и не было. Что это такое? Часть пророчества? Или я просто схожу с ума?

Шаман даже не шелохнулся. Его спина была по-прежнему прямой и неподвижной. Для постороннего наблюдателя могло показаться, что она говорит с каменным идолом. Но Кейта верила. Она знала, отец слышит ее. Может, не ушами, но своим кут, своей душой, которая сейчас парила где-то между мирами. Он слышал каждое ее слово, чувствовал каждую ее слезу, разделял каждую ее боль. Просто он не мог пока дать ей ответ. Не в этом мире.

Девушка придвинулась ближе и положила голову ему на плечо, как делала в детстве, когда ей снились кошмары. Она закрыла глаза, вдыхая знакомый, родной запах его одежды — запах дыма, шалфея и отцовской любви.

— Возвращайся скорее, папа — прошептала она в складки его медвежьей шкуры. — Пожалуйста. Ты мне очень нужен.

Кейта так и уснула, свернувшись калачиком у его ног, под защитой неподвижного тела. И впервые за долгое время ей не снились ни битвы, ни пророчества. Ей снился лишь тихий, спокойный лес и теплое, надежное плечо отца.

* * *

Не успели первые лучи солнца окрасить выцветшее небо над степью в нежно-розовые тона, как улус уже гудел, словно растревоженный улей. Трехдневное перемирие перед войной началось. Сегодня был первый день свадьбы, и лагерь преобразился. Из сундуков были извлечены лучшие ковры и шелковые полотна, которые украсили ханский гэр и пространство перед ним. В огромных котлах уже варилось мясо молодых барашков, а воздух наполнился густым, сладковатым запахом айрага, смешанным с дымом костров.

Воины, забыв о грядущей битве, смеялись, соревновались в борьбе и стрельбе из лука. Женщины в ярких, праздничных дээлах носились туда-сюда, готовя угощения и распевая протяжные свадебные песни. Все вокруг дышало предвкушением праздника. Все, кроме жениха.

Инсина одели в соответствии с его статусом. На нем был длинный шелковый халат глубокого синего цвета, расшитый по вороту и обшлагам золотой нитью, изображающей летящих соколов. Широкий кожаный пояс, украшенный серебряными бляхами, туго охватывал его талию, а на боку висел не боевой нож, а церемониальный кинжал в богато украшенных ножнах. Его длинные черные волосы были тщательно расчесаны и собраны в тугую косу, перевитую красной лентой — символом брачных уз.

Юноша был красив, как молодой бог, сошедший с небес. Но любой, кто смотрел не на его одежду, а в его глаза, видел лишь выжженную пустыню. Его взгляд был потухшим, лишенным всякого света. Он двигался, говорил, принимал поздравления, как искусно сделанная кукла, внутри которой не было ничего, кроме холодной пустоты. Инсин исполнял свою роль, но его душа была далеко. Там, в лесу, рядом с девушкой, чье лицо он отчаянно пытался забыть.

Церемония должна была начаться, когда солнце поднимется на высоту копья. Хан Хулан уже сидел на своем троне перед гэр, принимая дары от нойонов. Братья Инсина, одетые не менее пышно, стояли рядом, и Бату не упускал случая бросить на него торжествующий, язвительный взгляд. Все было готово. Не было только невесты. Время шло, а Аяна не появлялась. По толпе пополз нетерпеливый шепоток. Хан нахмурился, бросив на служанок, которые должны были сопровождать дочь, гневный взгляд.

— Где она? — прорычал Хулан. Женщины испуганно залепетали что-то о том, что невеста еще не готова, что она хочет побыть одна перед таким важным шагом. Инсин почувствовал, как ледяное предчувствие сжало его сердце. Он знал свою сестру. Ее молчание и покорность вчера были слишком неестественными.

— Я проверю, — сказал он коротко и, не дожидаясь разрешения отца, быстрым шагом направился к небольшому гэр, отведенному Аяне.

Охранники у входа расступились перед ним. Юноша откинул войлочный полог и шагнул внутрь. После чего замер,