Кейта: Дочь Леса. Книга 1 - Мария Эмви

молчаливых и преданных. Они не везли с собой осадных орудий, но их лица были мрачнее тучи. За воинами медленно двигалась одна-единственная повозка, запряженная черными быками. В ней, укрытые лучшими коврами, лежали тела Аяны и Темуджина. Замыкали процессию несколько лошадей, навьюченных тяжелыми тюками. Дары для мира — шелка, серебро и меха. Караван скорби и лжи.

Инсин ехал статно, выпрямив спину, его лицо было непроницаемой маской. Но внутри юноши бушевал ураган. Мысли, острые и колючие, как сухая степная трава, метались, сплетаясь в тугой узел. Смерть сестры, предательство братьев, безумие отца и его странная, темная аура, последняя воля Темуджина… И поверх всего этого — завещание самой Аяны: «Слушай свое сердце». А куда вело его сердце? Инсин отчаянно пытался заставить его молчать, но оно продолжало упрямо твердить одно и то же. И теперь к этому тугому узлу взаимосвязанных мыслей присоединилась еще одна, самая чуждая и самая запретная. Воин едет не просто в земли врага — он едет в место, где живет она, девушка с глазами цвета неба и спесью медведицы. Его спасительница. Дочь Леса из пророчества. При мысли о девушке сердце Инсина начинало биться быстрее. Он снова и снова прокручивал в голове их бой, их разговор, тот миг, когда он очнулся от ее дыхания. Юноша пытался вызвать в себе ненависть, гнев, жажду мести за тот позор, что она заставила его испытать. Но вместо этого он чувствовал лишь странную, ноющую тоску. И… предвкушение.

Он едет к ней. Под предлогом похорон и мира. Неужели воин снова увидит ее! Что тогда Инсин скажет ей? «Спасибо, что спасла меня, а теперь разреши похоронить мою сестру и ее возлюбленного на твоей земле, прежде чем мой отец придет и перережет вас всех»? Абсурд. К тому же, сама шаманка обещала, при следующей их встрече не быть такой милосердной. Юноша чувствовал себя никчемной пешкой в чужой, непонятной игре. В игре, которую вели его отец и… какая-то третья сторона. И в этой же партии, с другой стороны доски, стояла она. Возможно, только эта девушка могла дать ему ответы. Или, по крайней мере, разделить с Инсином это бремя — бремя быть фигурами в чужом пророчестве. Арион под степным воином нервно переступил с ноги на ногу, почувствовав напряжение хозяина. Инсин успокаивающе похлопал коня по шее, глядя на темную полосу леса на горизонте. Она становилась все ближе.

Караван ехал уже несколько часов. Бескрайняя степь постепенно начала меняться. Появились редкие, корявые деревца, земля стала мягче, а в воздухе повеяло влагой и запахом хвои. Они приближались к границе. Инсин ехал молча, погруженный в свои мысли, когда тишину нарушил удивленный возглас одного из воинов, ехавшего чуть в стороне.

— Нойон, смотрите! Это еще что за ерунда?

Инсин поднял голову и прищурился, вглядываясь в горизонт. Там, где темная стена леса встречалась с небом, виднелось нечто странное. Это было похоже на легкую, едва заметную дымку или марево, какое бывает в жаркий день. Но день был прохладным, а дымка эта не двигалась, не рассеивалась. Она стояла неподвижно, полупрозрачным, мерцающим куполом, накрывавшим ту часть леса, где, как он предполагал, находился айыл шаманов.

Воины в отряде обеспокоенно зашептались, сжимая копья и луки.

— Колдовство… — пробормотал один.

— Лесные духи строят себе стену! — подхватил другой.

Но Инсин знал, что это не духи. Это была работа шаманов — могущественное защитное заклинание. Он никогда не видел ничего подобного, но слышал о таких вещах в старых легендах. Стена, которую не пробить ни мечом, ни стрелой, сотканная из чистой воли и магии. Юноша нахмурился, и тревога в его сердце усилилась. Мирный разговор только что стал на порядок более затруднительной задачей. Такой купол не возводят просто так, ради предосторожности. Его возводят, когда готовятся к неминуемой атаке.

Это означало только одно: шаманы уже обо всем знают. Но как? Неужели их духи-иччи настолько могущественны, что могут видеть сквозь лиги степи и слышать крики битвы в чужом улусе? Или же… беглец из западного племени. Мог ли кто-то из бежавших с поля боя людей, обезумевший от горя, поскакать не домой, а к ним, к врагам своего новоявленного врага, в отчаянном поиске союза? Инсин посмотрел на мерцающую дымку. Эта стена была возведена не только против его отца и его орды. Она была возведена и против него. Для лесного племени, для нее, он был неотличим от остальных. Просто еще один степняк, пришедший с мечом и луком. Как он сможет доказать обратное? Как сможет просить о помощи, стоя перед магической крепостью, возведенной для защиты от него же самого?

План отца, и без того казавшийся безумным, теперь выглядел просто самоубийственным. Они приближались не как послы, а как враги, идущие на штурм уже подготовленной крепости.

— Что будем делать, нойон? — спросил старший из воинов, подъезжая к юноше. — Попробуем пробиться? Или вернемся и доложим об этой ситуации Хулан-хану?

Инсин посмотрел на повозку, где под коврами покоилась его сестра. Нет, он дал клятву. Он похоронит ее и ее любимого мужчину и до этого в улус не вернется.

— Продолжаем путь, — сказал воин твердо, и в его голосе не было и тени сомнения. — Мы едем с миром. И мы покажем им это.

Но про себя юноша подумал, что доказать мирные намерения тому, кто уже возвел вокруг себя стену, будет еще сложнее, чем идти на открытый бой. Сложнее, чем поединок с ней, чем борьба со смертью в болоте. Потому что на этот раз его оружием будет не сталь, а слова. А врагом будет не один шаман, а недоверие целого лесного народа.

Караван ехал вперед, и странная дымка становилась все плотнее, обретая очертания. Это уже не было похоже на марево, теперь это была видимая, вибрирующая стена из переливающегося света, похожая на застывший воздух. Она перекрывала единственную тропу, ведущую вглубь леса. Наконец караван остановился. Купол стал практически ощущаем, от него исходила едва заметная вибрация и тихий, низкий гул, похожий на пение мириадов насекомых. Один из воинов, самый молодой и дерзкий, не выдержал. Он спешился и, вытянув руку, осторожно пошел вперед.

— Это просто туман, — пробормотал он. — Колдовская обманка, чтобы нас напугать!

Как только его пальцы коснулись мерцающего воздуха, воин вскрикнул от боли и отдернул руку, словно дотронулся до раскаленного железа.

— Огонь! — закричал тот, тряся обожженной ладонью. — Новш 26, оно жжется!

Все остальные невольно попятились.