Странница - Илья Георгиевич Шаблинский

class="p1">— Знаешь, но ты все равно не должен показывать, что знаешь. Вот не дай бог. Вот она приедет от мамы, а ты не должен — ни сном ни духом… — Потом, склонив набок голову, улыбаясь, спросила: — Так мы едем на Кипр?

Кипр

35

Утро, вовремя поспевшее в квартал, сияло и смеялось во всю ширь огромного окна — от потолка до серого пушистого ковра. С высоты пятого, последнего этажа отеля этот уголок Ларнаки казался тихим, небогатым пригородом. Таковым он, в сущности, и был. Хотя до центра города, до променада под финиковыми пальмами отсюда было минут пятнадцать неспешной ходьбы.

Внизу под балконом протекала неширокая, белая от солнца улица — полоса нагретого асфальта, отстроченная по краям живой изгородью — жестким темнолистным кустарником.

Через улицу пестрел и рябил витринами и рядами вынесенных на панель блузок и джемперов магазин одежды. На квадратной лужайке перед входом желтела выжженная за летние месяцы кипрская трава. Помимо одежды магазин торговал сувенирами, игрушками, дешевой парфюмерией и имел крохотный продуктовый отдел. Застенчивой Майе, пытавшейся как-то прикупить тут раковину при помощи скудного английского, толстый грек за кассой сказал:

— Ты по-русски говори. Я понимаю, — и добавил: — Бэби.

Улица отпускала от себя вниз, к пляжу, пару узких проулков, стягивающих квартал белых одноэтажных жилищ с оранжевыми крышами, которые море не заслоняли, не прятали.

Там, далеко, у размытого горизонта, встречались оттенки, сливались две полосы светло— и темно-лазоревого цвета.

Корней обычно вставал раньше всех, в самом начале девятого, успевал спуститься вниз, в обеденный зал, где выпивал чашку кофе из автомата, наблюдая вполглаза, как толстая гречанка и маленький индус в униформе степенно накрывают столы: меняют шелестящие белые с голубым скатерти, ставят крохотные вазы с цветами. Потом поднимался к себе и выходил на балкон.

Солнце скользило по его лицу с ласковостью котенка, не набирая злобной горячей силы. Сезон иссякал. На Кипр накатывала благодушная поздняя осень. Днем никак не должно было быть жарче двадцати четырех.

В предпоследний день снова намечалось путешествие — за сотню километров, в гористую местность Троодос. Экскурсию туда Корней оплатил еще в Москве. Но именно в эти последние дни Майя нашла себе компанию — толстого рыжего девятиклассника Антона и его сестру семиклассницу Ксению — тоже рыжеватую. Брат с сестрой и родителями про жи вали в отеле «Кактус» по соседству, а вообще — в Санкт-Петербурге. Антон с одобрения предков сманил Майю провести с ними день на какой-то яхте. Особо уговаривать не пришлось — Майя не горела желанием ехать куда-то в горы на автобусе.

Первая остановка оказалась на высоте тысяча сто пятьдесят метров. К этому моменту все уже порядком утомились — за час непрерывного подъема по лесистой спирали. Автобус совершил очередной вираж и, прокатившись по аллее, вырулил на крохотную площадь перед главной гостиницей городка. Экскурсовод Эмили — тридцатилетняя гречанка, гибкая, зеленоглазая, с крупными передними зубами — посоветовала всем надеть теплые куртки, привезенные из России. Корнею нравился ее сипловатый голос и акцент, с которым она изъяснялась по-русски.

В одном из стеклянных павильонов на площади они выпили по стаканчику подогретой сладкой командарии (Корней заплатил за каждый стакан полновесный кипрский фунт), в другом — купили Инге и Майе по заколке с греческим орнаментом. Густой хвойный лес обступал площадь и узкую асфальтовую дорогу, нырявшую куда-то вверх по склону. Инга сделала несколько шагов по дороге, потом сошла с асфальта и обняла за ствол низкую кривую сосну.

— Сфотографируй меня, — крикнула она, — так, чтоб склон был сзади, чтоб было видно, что горы!

Ее салатовая куртка горела ярким пятном на фоне темной зелени и бурой травы. Корней ощутил привычное томление. К нему тут же приплыло воспоминание, сладкое, как аромат горячего свежеиспеченного хлеба на морозе. Четыре года назад он примерно так же фотографировал Ингу на склоне холма на Валдае. Это был их первый совместный выезд. Они провели тогда вместе три дня — среди озер и лесистых холмов.

Следующий привал — самый долгий, трехчасовой — был предложен уже на каменистой плоской макушке горы, где автобусную публику ожидали ресторан в длинном деревенском доме и вид на соседнюю горную гряду.

Когда они допивали кофе, у их столика остановилась хмельная компания из трех соотечественников — двух крепких теток в цветастых спортивных костюмах и обветренного мужичка в толстом свитере.

— Россияне? — полувопросительно провозгласил мужик, поддерживая своих задастых подруг за поясницы.

Корней подтвердил. Мужичок отобрал у подруги пластиковый пакет и извлек оттуда початую бутылку коньяка «Метакса». Прищурившись, нацелили на пустые бокалы из-под вина.

— По чуть-чуть за праздник?

— А что за праздник-то? — удивилась Инга.

— День национального единства, — чуть не хором сообщили тетки. Мужик подмигнул.

— Ну, если только по чуть-чуть, — позволила Инга.

— За единство россиян и россиянок, — сказал Корней, поднимая бокал за ножку.

Соотечественники густо и облегченно засмеялись. Мужчина в свитере приветственно потряс бутылкой. В ней бултыхалось меньше четверти.

Лица соотечественников приятно лоснились.

Допив кофе, Инга стала рассматривать на экранчике фотоаппарата снимки, сделанные за день, — себя в орнаменте гор. Экран мерцал и охотно укрупнял детали. Корней ухмылялся.

— Схожу-ка я в туалет, — сообщила Инга, передавая аппарат.

— Там в женском очередяга, я видел, — виновато уведомил Корней, — еще три автобуса приперлись…

— Если очень длинная, то я где-нибудь и так найду, — бесшабашно заявила Инга, — ты меня знаешь.

Корней хохотнул. Десятью минутами позже спрятал аппарат в карман и отправился на экскурсию. У дверей дамской комнаты, упрятанной за выступ стены, по-прежнему хмуро медитировал интернациональный женский клуб. Количество его членов нарастало. Инги среди них не было.

Он покинул ресторан и по узкой, выложенной плиткой тропинке, вышел к верхней смотровой площадке. В лицо ему дохнуло сосновым духом ущелье. Сквозь сизую дымку проступал соседний склон, густо поросший лесом. За ним вырастал следующий — гигантским тупым конусом, почти лишенным растительности и изборожденным каменистыми складками.

Корней постоял немного, опираясь на балюстраду и принимая в лицо студеный упругий ветер. Он подтянул под горло «молнию» на куртке. Рядом двое то ли датчан, то ли шведов таращились на ущелье в армейский бинокль, передавая его друг другу и громко выражая чувства. Корней так и не понял, чего там можно было высматривать посредством военной оптики — спаривание косуль?

Он спустился обратно на площадку с рестораном и клумбами, а потом — по крутой каменной лестнице еще ниже — на стоянку автобусов. Автобусов было тут уже пять или шесть штук — разнообразных форм и цветов.