Адское пламя - Алиса Джукич

заменившись легким трепещущим теплом. Но облегчение длилось недолго. Отражение в зеркале перестало рябить, и теперь я отчетливо видела, как оплетающие плечи золотые нити превращаются в белоснежные крылья.

Мимолетный взгляд прошелся по Серафиме. Зеркало изменило и ее, вновь сделав похожей на бестелесный дух с ужасающими черными ранами на спине и дырой в сердце. Отзываясь на душевную муку сидевшей рядом девушки, из моих перьев засочилась алая жидкость. Серафима помогала мне сражаться с магией межмирья, но решила больше не тянуть и продолжила:

– После падения Люцифер и Аваддон создали Ад вокруг Бездны, навсегда разделив души усопших на грешников и праведников, но даже этого им оказалось мало. За века несправедливости падшие архангелы хотели отомстить многим… Вериил заявился в Эдем в образе огромного змея и поселил Тьму в сердцах обитателей святого сада. Первой поддавшейся искушению стала любимица Всевышнего – Лилит. Зараженная грехом, она была изгнана к людям. Всевышний обожал свое творение, поэтому оставил в ней часть силы Света для защиты. Однако Вериил увидел в Лилит еще один рычаг давления на отца и забрал ее в преисподнюю, подарив как знамя отречения от Неба Люциферу. Разгневанный Всевышний приказал Задкиилу стереть из памяти людей любое упоминание об опороченном Тьмой сыне, и вскоре развязалась Великая Война с Небом.

Серафима смотрела на мои крылья с тоской, а я ощущала биение своего сердца под ее хрупкой ладошкой.

– Исход тебе известен: демонов заточили в Аду и, чтобы выбраться из плена через разлом между мирами, Люциферу пришлось обратиться к Тьме и очеловечить грехи – создать Принцев Ада. Вериил, сокрушенный горем, был выбран носителем Сумрака Бездны – тумана, переносящего людские пороки в сердце преисподней. Так он и стал Повелителем Смерти, но, даже заполучив власть над мертвыми, он так и не смог встретиться со мной. Я принадлежу межмирью, а сюда вхожи только духи. – Серафима повернулась ко мне лицом, перестав изучать наши отражения, в которых мы выглядели как ангел мести и обреченный на скитание призрак. – Эта история так стара, что ощущается пеплом на губах, а рассказчиков так много, что правда давно затерялась.

Я задумалась, но из сотни жужжавших в голове умозаключений вслух произнесла только одно:

– Теперь я понимаю желание Повелителя Смерти отомстить нашему отцу. – Поймав затравленный взгляд Серафимы, я со всей серьезностью призвала ее к правде: – Ты должна поведать Аваддону о ребенке. Он заслуживает знать, что ты никогда не играла с его сердцем.

От воспоминаний о том, как по супругу ударил мой выбор в зале Совета, стало тошно.

Проклятье! Я повторила «подвиг» Серафимы!

– Не могу, – призналась девушка. Еще одна скатившаяся по ее щеке слеза упала на платье и впиталась в ткань. – В мире живых я даже говорю с трудом, а чтобы явиться духом на пару секунд, приходится столетиями копить энергию.

Неожиданно Серафима убрала руку от моей груди, и телом вновь завладел здешний мороз, уничтожающий все живое магией.

– Помоги Вериилу обрести покой!

Холод усиливался. Я всмотрелась в зеркало и, последовав советам Серафимы, приказала теням отступить. В уголке сознания дрогнула частичка золотинки, и прутья клетки, за которой я ее прятала, треснули. Встав с кровати, почувствовала, как она, точно настороженное животное, постепенно наполняет вены, выбираясь из заточения. Я больше не боялась ее, принимая в себя все, что таила древняя магия. Готовясь прорываться сквозь вязкие границы в реальность, я смешала ее с теневой силой, заполняя тьму многовековым светом.

– Скажи, как вытащить тебя из лап межмирья.

Серафима горько усмехнулась, а ее зрачки удивленно расширились, когда мою серую кожу подсветило золотое сияние:

– Peccata vetera habent umbras longas et rationem dolentem…[19]

* * *

Прохождение через владения серости забрало все силы. Я надеялась, что освободившаяся золотинка поможет избежать тошноты и чувства, будто тебя проталкивают сквозь плотную вязкую субстанцию, но чаяние на Небесную магию рухнуло, стоило реальности воспротивиться возвращению теневого призрака.

Противостояние неосязаемости и материальности продлилось всего пару минут, но показалось, что минули столетия. Я ворвалась в «жизнь», грузно упав на колени в центре комнаты. Ноги пронзила боль, я пошевелила плечами, стараясь сбросить налипший на них холод межмирья. Пока приходила в себя, открывая и закрывая рот, чтобы унять писк в ушах, в лицо пахнуло теплом зажженного камина.

Значит, не показалось. В комнату в самом деле кто-то заходил.

Отяжелевшие кости ныли, я с трудом заставила себя встать и отряхнуть юбку от пыли. Меня все еще пошатывало, поэтому первые шаги получились неуклюжими, похожими на неуверенную походку ребенка.

Я двигалась к двери, растирая предплечья ладонями, чтобы унять озноб после «увлекательного» путешествия в блеклое пространство. Проходя мимо висевшего над камином потрескавшегося зеркала, убедилась, что белоснежные крылья остались тайной межмирья, и вышла в коридор.

Из-за отсутствия окон в подземелье трудно было разобрать, закончилась ли ночь или уже наступила следующая. Я целенаправленно двигалась в гостиную, всей душой надеясь, что, пока я спала и познавала тайны Серафимы, Кайлан не успел призвать архангелов.

Неплохо было бы выяснить у Селье, какая роль отведена в войне с Адом Гавриилу, а потом уже вершить над «милым папенькой» правосудие.

Имя отца втыкалось ножом в спину, туда, где у навестившего меня призрака остались раны от вырванных крыльев. Брачная метка дремала, а я всячески пыталась разбудить ее и передать по невидимой нити свои намерения Аваддону.

Я должна была увидеться с ним до войны, рассказать все, что утаила Серафима в стремлении защитить их ребенка. Несмотря на то что Аваддон насильно заточил меня в Аду, прикрываясь лживым желанием вернуть снисхождение Люцифера и отомстить Кайлану за подрыв авторитета, я чувствовала себя обязанной погибшей сестре.

Она дважды бескорыстно помогла мне.

Прошествовав мимо портрета матери Бурбончика-младшего и надев на себя фальшивую безмятежную маску, я вошла в гостиную.

Пусто.

Прежде чем я раздосадованно топнула ногой и поспешила в правое крыло искать Ричарда, до комнаты долетел мелодичный смех Мии и приглушенная болтовня Клары. Двигаясь к источнику звуков, я вернулась в левое крыло и свернула в еще один темный коридор, заканчивающийся расписной дверью.

По мере приближения к голосам прибавился аромат запеченного мяса и свежеиспеченного хлеба. Желудок предательски заурчал. Я погладила живот, как рассвирепевшего котенка, призывая замолчать и не выпрашивать лакомство.

Замерев напротив двери, занесла костяшки пальцев, но постучать не получилось. Створки сами приглашающе распахнулись.

– Адель!

Меня чуть не сшиб с ног плотный запах еды и жар, вываливший клубами из кухни. Мия мялась на пороге. Ее румяные щеки пятнала мука, а в руках она держала деревянную