Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

«Очевидно, – заметил я, – вы вслед за Джоном Мильтоном считаете, что

Вкруг нас блуждают легионы духов,

Незримых ни во сне, ни наяву».

«Не знаю, почему Мильтон берет на себя смелость утверждать, что они „незримы“, – отозвался доктор. – Разве только потому, что когда он это писал, то был уже слеп. В остальном, да, полагаю, все так».

«Что ж, не столь часто, но все же порой меня вызывают к прихожанам в довольно поздний час, и за все годы жизни в Излингтоне я не припомню ни одной встречи с сатиром на темной улочке. Ежели вам повезло больше, то, уверен, в Королевском обществе будут рады о том узнать».

Эта шуточная беседа запомнились мне потому, что доктор Э. чрезвычайно оскорбился и в гневе покинул комнату, бормоча: мол, эти отставшие от жизни святоши не видят дальше молитвенника или пинты вина.

И это не единственный раз, когда наш разговор принял столь занимательный оборот. Однажды вечером он навестил меня и поначалу был в бодром и веселом расположении духа, но после, сидя и покуривая у камина, погрузился в раздумья, и, желая его развлечь, я безо всякого умысла поинтересовался, не было ли у него в последнее время встреч с его необычными приятелями. Мой вопрос тотчас пробудил его от задумчивости, он глянул на меня ошалело и с испугом произнес:

«А вы приходили? С кем? Я вас там не видел».

И добавил уже более обыденным тоном:

«О каких встречах вы толкуете? Я, должно быть, задремал».

Я пояснил, что имею в виду фавнов и кентавров из темного переулка, а не шабаш ведьм, но доктор, похоже, истолковал мои слова по-своему.

«Что ж, не могу повиниться ни в том ни в другом, а вы, я вижу, настроены скептичнее, чем велит ваш сан. О тех же, кто бродит по ночам, спросите лучше мою экономку, которая в детстве жила на самой окраине».

«А еще древних старушек из богадельни да малых детей из приюта, – подхватил я. – На вашем месте я бы послал к вашему коллеге Куинну за пилюлями для просветления ума».

«Проклятый Куинн! Ни слова о нем больше! – заявляет доктор. – Четырех лучших пациентов переманил у меня в этом месяце. А все этот чертов Дженнетт, что прежде состоял при мне, а теперь при нем. Язык без костей. Пригвоздить бы его к позорному столбу, и поделом».

С позволения сказать, это был единственный раз, когда он выказал обиду на доктора Куинна и Дженнетта, и я, как и подобает лицу духовному, изо всех сил постарался переубедить его на их счет. Однако нельзя отрицать, что некоторые респектабельные семейства в приходе дали ему от ворот поворот без объяснения причин. В итоге он сказал, что в Излингтоне вполне преуспевает, но может благополучно жить где угодно, а на доктора Куинна зла не держит. Я пытаюсь припомнить, какие из моих слов натолкнули его на последующие рассуждения. Кажется, я упомянул, что мой брат в Ост-Индии наблюдал, как фокусник при дворе раджи Майсура жонглировал предметами.

«А было бы весьма удобно, если бы по некоему договору человек получил способность приводить в движение неодушевленные предметы», – заявил доктор Эйбелл.

«Как если бы секира обратилась против того, кто ее поднял? Вы нечто подобное имеете в виду?»

«Не думаю, что у меня на уме было именно это, но вот бы, к примеру, заставить книгу соскочить с полки и даже открыться в нужном месте».

Сидя у огня (вечер выдался холодным), доктор простер к нему руку, и тотчас каминные принадлежности – по крайней мере кочерга – с грохотом упали в его сторону, а что он при этом произнес, я не расслышал. Я же ответил, что, по моему представлению, подобный договор, как он выразился, непременно содержал бы условия, цена которых была бы слишком высока для христианина.

«Не сомневаюсь, – согласился он, – однако такого рода сделки могут выглядеть чрезвычайно привлекательно и заманчиво. И все же вы бы такое не одобрили, святой отец?»

«Нет, полагаю, что нет».

Вот и все, что мне известно об умонастроении доктора Эйбелла и отношениях между этими двумя господами. Доктор Куинн, как я уже говорил, был простым, честным человеком, к которому я бы обратился да, собственно, и обращался за советами по деловым вопросам. Вот только он страдал от тягостных фантазий, и в последнее время все чаще. Наконец дурные сны измучили его до предела, и, не в силах долее держать все в себе, он поведал о них знакомым, в том числе и мне. Как-то раз я ужинал у него, и ему явно не хотелось отпускать меня в обычный час.

«Если вы уйдете, мне ничего не останется, кроме как лечь спать, и тогда я вновь увижу куколку бабочки».

«Не худшее видение», – заметил я.

«Мне так не кажется», – ответил он и встрепенулся, будто прогоняя какую-то непрошеную мысль.

«Я лишь хотел сказать, что куколка бабочки вполне безобидна», – пояснил я.

«Эта – нет, – ответил он. – Даже вспоминать не желаю».

Однако ему так не хотелось лишиться моего общества, что в ответ на уговоры он признался: с недавних пор сновидение повторяется и иногда даже не единожды за ночь. Начиналось все с того, что он якобы просыпался, движимый какой-то неодолимой тягой встать и выйти из дому. Соответственно, он одевался и шел к калитке. Там стояла лопата, которой следовало копать в освещенном (происходило это всегда в полнолуние) прогале среди кустов. Спустя некоторое время он натыкался на некий светлый покров из холста или сукна, который требовалось очистить от земли руками. В итоге всякий раз обнаруживалось то же самое: нечто размером с человека, напоминавшее куколку бабочки, и пелены этой куколки с одной стороны готовы были вот-вот развернуться.

Доктор с огромной радостью бросил бы это занятие и убежал в дом, однако не мог столь легко уклониться от неизбежного. Итак, слишком хорошо зная, что его ждет, он продолжал со стоном распеленывать то, что скрывала эта ткань или оболочка, покуда наконец не показывалась голова, обтянутая гладкой розовой кожицей. Существо внутри начинало шевелиться, кожа лопалась, и взору доктора представало лицо покойника, в котором он угадывал себя. Рассказ этот взволновал его так сильно, что я из сострадания просидел у него почти всю ночь, беседуя на всевозможные отвлеченные темы. Еще доктор упомянул, что в момент пробуждения после этих снов ему трудно дышать.

Далее снова приводится выдержка из пространного монолога Люка Дженнетта.

– Я никогда не судачил о моем хозяине, докторе Эйбелле, ни с кем в