Вагнер. Дорога на Бахмут. 300! 30! 3! - Аzнеп

на тот момент с Ильдаром, так звали одноклассника, он уже находился на Специальной военной операции, с самого первого дня. Он военнослужащий контрактной службы в одном из подразделений Вооруженных сил Российской Федерации. Я с ним тогда поделился, что тоже очень хочу поехать воевать, и сразу же разъяснил все свои соображения почему.

Он меня яростно начал отговаривать, чтобы я не ехал, что мне не надо видеть, что тут творится, что у меня семья и маленький ребенок. Сиди, дескать, на месте и никуда не дергайся, и все в том же роде.

А сейчас я сидел радостный и смотрел в окно, потому что моя мечта исполнилась, и я уже наполовину мог смотреть в зеркало, не виня себя в том, что я трус и отсиживался в тылу.

Мы подъехали на первую точку в Луганске.

Это была опушка, где стоял различный военный транспорт, готовый нас забрать на места дислокаций. Это были: самодельные обшитые железными листами микроавтобусы, бронированные «Уралы», бронированные КамАЗы, разные другие переделки техники. И только одно их объединяло: на них не было номеров и везде на решетках радиаторов прикреплены детские игрушки, это был своего рода пропуск для своих, для «музыкантов». Уже представитель от конторы построил нас по отрядам, снова зачитал списки и сказал напутственные слова, которые не обошлись и без юмора:

— Ребята, братцы, вы все молодцы, что приехали сюда и встаете со своими братьями в один строй. Что вы не остались равнодушными и не отсиживаетесь в стороне или не пьете на диване пиво, не шляетесь с девушками по клубам и так далее. За то, что вы приехали сюда добровольно, уже заслуживаете как минимум медали «За Отвагу!». Кто приехал сюда первый раз, у того стальные яйца, а кто второй и последующие, у того вольфрамовые!

Мы все поржали, он пожелал удачи, и снова разошлись на посадку по машинам. Дальше путь предстоял еще ближе к фронту, где мы должны получить вооружение. Нам говорили, что для привыкания сначала попадем в зеленую зону, потом через несколько дней в оранжевую и еще через несколько в красную. Приехали на следующую точку, и с нами, как оказалось, ехало уже не пять человек, а больше — непосредственно в наш отряд прибавилось еще двое ребят, вернувшихся после ранений.

Мы зашли в подвал для беседы с замполитом батальона, он нам разъяснил еще раз законы конторы и уже непосредственно требования командования отряда. Объяснил, что придется работать и с бывшими заключенными из так называемого «Проекта К». Потом мы их просто называли «кашниками», у них у единственных жетоны начинались на букву «К».

Меня это нисколько не испугало и не удивило, тем более потому что «трассера» (слухи) уже до этого гуляли по базе. После чего пришли, как их называют в военкоматах, покупатели. Мы впятером сидели и не понимали, что происходит. Первым пришел братишка Рашида, но я его тогда еще не знал. Он задал вопрос: «Кто по специальности армейской, или кто учился и был наводчиком на орудии или миномете, а также кто умеет обращаться с «птичкой» или обучался корректировке?» Ну, Рашид уже был в курсе дела, а я по своей на тот момент глупости поднял руку, что умею и с «птичкой» обращаться и корректировать.

Он сразу же нас двоих забрал и повел получать вооружение, броники и каски, аптечки. Я только потом понял, что мы находились по факту уже в оранжевой зоне, издалека доносились канонады, и по всем этим районам был риск прилета высокоточных ракет.

После остальные парни вышли снаряжаться, никто не понимал, что происходит, и никто не осознавал и уж точно никто не догадывался, что все мы видимся последний раз… Вот так жизнь разделила нас и стерла все наши задумки одной моей поднятой рукой по незнанию. Я и Рашид прыгнули в пикап и куда-то поехали.

Его брата звали Саня. Веселый мужичок, адыг, полноватенький, среднего роста. Мы ехали и общались в машине. Как оказалось, у них еще один братишка работал там и тоже названый, и тоже с того же двора, и вот Рашид — самый старший — и приехал за друзьями. Того недавно затрехсотило, и он уехал в Россию в госпиталь. Он был корректировщиком, большой осколок попал ему в плечо и сильно покромсал; потом во взводе огневой поддержки про него ходили легенды. Он был самым крутым и отмороженным корректировщиком, всегда работал бок о бок со штурмами, в упор в нескольких метрах находясь в соседнем доме от хохлов, корректировал по ним огонь ствольной артиллерии.

Много времени спустя про него мне рассказывали уже другие ребята, которые также знали его, например, как у него в электронной сигарете закончилась жидкость, и он с передка от штурмов бегом добежал до артиллеристов, а это без малого было девять километров, спросил жидкость, заправил и убежал обратно догонять штурмов.

И таких парней встречалось очень много, в последующем я еще расскажу об их безбашенности, подвигах и преданности своему делу. Я по-настоящему горжусь, что работал с такими ребятами и с некоторыми из них поддерживаю связь и по сей день.

Мы приехали в домик к командиру взвода огневой поддержки. Все сокращенно называли его ВОП, а я вообще не понимал, что это такое, к такому жизнь меня не готовила. Этот день промелькнул настолько быстро, что реально при таких движухах не успеваешь ориентироваться в пространстве. Новые места чуть ли не через каждый час, новые люди.

Это был обычный дом в деревне: таких свободных домов осталось много после людей, которые стали беженцами. Как правило, те люди ключи от своих домов оставляли у соседей, и соседи добровольно, не под каким-то принуждением, а порой и сами просто предлагали заселяться и жить в них, потому что, сами понимаете, что такое частный дом без жильцов. Кто родом из деревни, тот знает, что его нужно постоянно отапливать, где-то что-то подмазывать и так далее. Но, к счастью, у этого дома был хозяин, и у него просто неподалеку находился еще один, в котором жил он сам с семьей. Поэтому он просто впустил пожить в него моих командиров. Если я правильно помню, звали этого хозяина Игорь.

У него были золотые руки, и он частенько помогал нам чинить транспорт, за отдельную плату, безусловно. Только вы наверняка подумаете и вам станет интересно, сколько же он с нас брал денег? И здесь вы не угадаете, потому что всем тяжело во время войны, особенно мирному населению, люди просили