Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников

— Ну фанатики встречаются всюду. Ведь верят же некоторые в возрождение рейха даже после того, как падет Берлин. Но я с вами согласен по другой причине. У всякой силы есть хозяин. И если один отдал богу душу, то всегда найдется другой, который станет ее хозяином. Давайте-ка обратимся к последним строкам записки.

— Вы про море? — спросил Шелестов и нахмурился, покусывая губы. — Я все время пытаюсь отбросить совпадение, не хочу показаться субъективным. Море — намек человеку, который его любит, который, может быть, родился в этом городе на берегу моря. А может быть, он моряк. А в лагере у нас только один морской офицер — Бертольд Хофер. Таких совпадений не бывает.

— А если это не совпадение? Вспомните, при каких обстоятельствах Хофер попал в плен. И в какой компании. Генерала или полковника разбитой армии вызволять из плена, как правило, незачем. Толку от него уже нет. А вот человека из разведки бросать в плену опасно. И расточительно!

— Прибалтика? — спросил Шелестов. — Таллин, Целлариус? Думаете, Хофер из его бюро?[3]

— Нет, не думаю. Такого примечательного человека среди сотрудников Целлариуса не было. Но море, немецкий город, определенно немецкий. А мы пока что освобождали прибалтийские республики и Польшу. Может быть, Данциг?

— Данциг? Почему именно он? — удивился Шелестов.

— Потому что у этого города очень удобное географическое положение, — развел Платов руками, — и он всегда стремился к самостоятельности, и часто ему удавалось это. И всегда его пытались заполучить воинственные и жадные соседи. В XVI веке он стал польским городом, а в конце XVIII века вошел в состав Пруссии, а потом и Германии. Борьба за «Вольный город Данциг» активно продолжилась в начале нашего века, даже Лига Наций вмешалась и пыталась унять страсти. А эта война, я имею в виду Вторую мировую, началась как раз в Данциге. В октябре тридцать девятого Данциг стал германским, а война покатилась на восток. Большая часть населения Данцига — немцы, и в конце войны там скопилось много немецких войск, много госпиталей, судов и даже несколько подводных лодок на верфях. И еще один важный момент, если вы не следите за сообщениями Совинформбюро. Данциг был недавно освобожден Красной Армией — в марте.

— Так, — задумчиво произнес Шелестов. — Морской город-порт, большая часть населения немцы, военный флот, и совсем недавно мы его освободили. И у нас в плену сидит немецкий военный моряк, и ему могли принести письмо с упоминанием кого-то близкого ему. Скажу, что большая часть этой схемы мне кажется натяжкой, но все факты, которые мы имеем, очень уж удачно ложатся в вашу схему, Петр Анатольевич. Но тогда есть смысл передать письмо Хоферу? Посмотрим на его реакцию. А может, просто вызвать на допрос и вручить послание, перехваченное у гитлеровцев?

— Отречется, открестится обеими руками, — пообещал Платов. — Вы заметили во время беседы в нем какие-то сомнения, внутреннюю борьбу, желание выжить, бросив все, как никчемную попытку добиться призрачного результата неизвестно для кого? Кажется, вы рассказывали, Максим Андреевич, что он пытался играть с вами, лицедействовать. Держался хорошо и уверенно.

— Пожалуй, да, — вынужден был согласиться Шелестов. — А если и было в нем нечто такое, то он очень хорошо это скрывал. Сильная личность, согласен. С ним работать будет не просто. Ключик к нему будем искать, даже если этот ключик и не здесь.

Выйдя от Платова, Шелестов позвонил в лагерь, в котором должен был находиться Сосновский, и попросил его приехать в лагерь, в котором содержался Бертольд Хофер. Сам Шелестов, предварительно переодевшись во все черное, лично подобрался к тому месту, где лежал «контейнер», и вложил в него записку. Разумеется, не оригинал, не ту, которую забрали у застрелившегося агента, а старательно переписанную уверенной рукой. Поджигать край записки, чтобы она стала похожа на оригинал полностью, он не стал. Незачем будить подозрения у «адресата», что с «почтальоном» случилась беда. Пусть причины стрельбы прошлой ночью останутся для всех загадкой. Мало ли что там могло случиться. И не обязательно этот шум мог подняться из-за «почтальона». Да и сомневался Шелестов в том, что Хофер, если это именно ему предназначалась записка, или другой возможный адресат ждали этой записки. Она оставляла впечатление неожиданного предостережения и напоминания, что о тебе помнят и тебя не забудут.

Приехал Сосновский, и Шелестов, поручив на всякий случай наблюдение за местом нахождения «почтового ящика» толковому офицеру, уселся со своим напарником в кабинете начальника лагеря. Полковник Хатынов принял командование над этим лагерем еще в феврале 43-го, когда тот только отстроили и сюда хлынули пленные, в том числе и из Сталинграда. Лагерь был фильтрационным уже тогда, и пленные тут больше чем на пару месяцев не задерживались. А вот постоянный состав как раз и не был по-настоящему постоянным. Многие бойцы забрасывали командира рапортами с просьбой отправить на фронт. Приходилось идти навстречу, разрешать. И вместо них приходили молодые, неопытные, которых приходилось снова учить. По той причине, что большинство солдат и офицеров рвались на фронт, часть функций пришлось переложить на плечи вольнонаемных граждан. Руководство НКВД, понимая сложившуюся ситуацию, разрешило использовать гражданских людей на хозяйственных работах внутри лагеря, если эти работы не связаны с охраной, конвоированием или соблюдением секретности.

— Вот список, товарищи, — полковник положил перед Шелестовым листок бумаги, исписанный неровным торопливым почерком. — Вольнонаемных у нас работает, конечно, больше, чем в этом списке, но за проволоку с обходом для уборки мусора и устранения помех для обзора мы направляем не всех. Повара не ходят, прачки, два водителя-тракториста у нас. Тоже не привлекаем. А вот из этого списка и назначаем бригаду, когда через день, когда через два. И, конечно, в сопровождении офицера лагеря.

— Мы поняли вас, Антон Алексеевич, — кивнул Шелестов, — вы, пожалуйста, охарактеризуйте каждого из этого списка. Все, что знаете о его прошлом, тоже упомяните.

— Сказать могу, это правда, — согласился полковник, старательно разгладив седые волосы на крупной голове. — Тут ведь все не один год работают. Паек у нас хороший. Личные дела, понятно, в кадрах хранятся, в Управлении. Но я лично с каждым беседовал, когда принимал на работу. Да и на глазах они все у меня, друг о дружке много чего узнать можно. Вот, скажем, Черкасов Макар Селиверстович. Плотник хороший, глазомер у него получше любой линейки или угломера, да и в работе за ним не угонишься. Любит свое