Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников

— М-да? — Буторин стал перелистывать бумаги в папке и, не поднимая глаз, уточнил: — Один только сидит? И за что же этот угодил?

— Морячок больно горячий. Говорит, что оскорбления не намерен терпеть. Выйдет и еще раз морду набьет. И сидеть намерен, пока завтра его следователь не приедет.

— Моряк? — почти в один голос спросили оперативники. — Откуда у вас моряк?

— Так это из концлагеря где-то там в западной Польше или в восточной Германии прибыл. Я точно не знаю. У него еще чехарда какая-то с документами. За другого себя выдает, вот с ним и возятся, никак разобраться не могут…

Буторин, захлопнув папку, вскочил, Коган уже надевал шинель. Рубин тоже поднялся, с непониманием глядя на гостей. Вроде бы ничего необычного он и не рассказал, чтобы так удивляться. Он неуверенно подошел к вешалке и снял свою шинель.

— А это вы что, значит? Этим моряком заинтересовались? Ну да, моряков у нас за последний год как-то и не было. Они там, у них свои следователи, по своей линии, флотский СМЕРШ ими занимается.

Пока шли к караульному помещению, Рубин успел рассказать, что арестованный — капитан третьего ранга Платон Александрович Маркин, но поступил он в лагерь как пехотный лейтенант Шилов Иван Сергеевич. И сразу же стал выдавать себя за военного моряка, рассказывая, что с чужими документами угодил к немцам в лагерь. Наконец, дежурный открыл камеру. Это была небольшая комната примерно в десять квадратных метров с деревянными нарами вдоль узкой стены под окном, забранным сеткой, а потом еще и прутьями решетки. Навстречу визитерам с нар поднялся мужчина средних лет, с сединой на висках, одетый в бесформенную мешковатую солдатскую форму без погон и петлиц. Штаны он поддерживал руками, потому что по правилам ремни у арестованных забирают. Рассмотрев с ног до головы Маркина, Буторин велел перевести его в комнату для допросов, которая оказалась в том же коридоре, но там были стулья и канцелярский стол.

— Садитесь, — разрешил Буторин и отошел к окну, где прислонился спиной к стене и сложил руки на груди. Коган привычно сел за стол и посмотрел на руки моряка. Хорошие, не холеные, сильные руки. И лежат спокойно, уверенно на коленях. Пальцы нервно не вздрагивают. Да и губы не выдают волнения. Вообще мимические мышцы спокойные, не сокращаются непроизвольно, как это часто бывает у сильно нервничающих людей.

— Представитесь? — неожиданно спросил Маркин. И получилось у него как-то не столько властно, но с особой важностью в голосе. Как будто от этого многое зависит.

— Обязательно, — согласился Коган. — Майор Буторин, майор Коган из состава особой оперативной группы Главного управления НКВД СССР.

— Оперативной? — повторил Маркин. — Значит, не следователи. Это хорошо. Контрразведка, значит.

— Ну этого вам знать не обязательно. Главное, что у нас есть полномочия, очень большие полномочия по расследованию и допросам лиц, вернувшихся из немецкого плена. Расскажите, что за драка такая, в результате которой вы угодили на гауптвахту? Вы зачинщик или местное начальство не разобралось, как обычно говорят в таких случаях, и посадило невиновного?

— Ну раз особая группа, тогда говорить будем серьезно, — ответил моряк. — Сюда я попал, потому что взял все на себя. А если бы не взял, то до утра мне не дожить. Это не драка была, не просто буза камерная. Меня убить хотели. И убьют, если вы решите вернуть меня в общий барак.

— За что? — удивился Буторин. — Из-за пайки подрались или кто-то про вашу жену нехорошо сказал?

— Перестаньте все сводить к лагерным порядкам, — строгим голосом отозвался Маркин. — Здесь все серьезнее. Что касается жены, то я не знаю, где она. Эвакуировалась из Севастополя на гражданском судне, и больше я о ней сведений не имел. Надеюсь, где-то на востоке в каком-нибудь городе работает, как и все, на заводе или фабрике какой-нибудь. Дело в другом. Я и следователю своему пытаюсь с первого дня втолковать, что имею важные сведения о том, что в Крыму немцы и итальянцы готовили диверсионные операции, в том числе и против военно-морской базы в Севастополе, на случай оставления Крыма войсками вермахта. Гитлер приказал удерживать Крым и распространять влияние на Черноморский бассейн как можно дольше. Я могу помочь в разминировании и розыске законсервированных баз и схронов.

— И следователь вам почему-то не поверил? — спросил Коган. — Почему, как вы считаете?

— Потому что я не хотел переливать из пустого в порожнее, а требовал отвезти меня в Крым, где я все бы показал на месте. Время идет, а мы все разговариваем! А теперь вот до меня добрались те, кто узнал, что я Маркин, а никакой не Шилов. Нашли меня те, кто знает о моей осведомленности. Враги добрались, ихний агент здесь. И это не драка, а самозащита. И на меня было совершено покушение. Так-то вот, товарищи!

— Какова ваша роль во всем этом, откуда у вас такие сведения про Крым и Севастополь? — снова стал спрашивать Коган.

— Я после того, как наши части оставили Крым, оказался в тылу. Вместе с партизанами там сражался, диверсии всякие совершал. А потом… — Маркин вдруг замолчал и стал глядеть на офицеров, покусывая нервно губы.

— Что вы замолчали?

— А вы поедете со мной туда, чтобы я все показал? — хмуро спросил Маркин. — Или опять только болтать будем? В доказательства тогда верят люди, когда их руками щупают. Вот и пощупаете.

— Поедем, и именно с нами, — кивнул Буторин, — только надо же понять, что вы говорите правду. А пока что мы слышим только половину правды. Вы же не договариваете важной части своей истории. Поверим, и вместе полетим в Крым, и будем заниматься расследованием и поисками. Поверьте, у нас есть полномочия.

— Хорошо, договариваю, — усмехнулся Маркин. — Через некоторое время меня схватили фашисты. И передо мной стоял выбор: или бестолково умереть, или втереться этой сволочи в доверие и узнать о подготовке диверсий на период оставления полуострова немцами. Я догадался, что они много пакостей готовят, вместе с итальянскими боевыми пловцами. Я и не знал до войны, что у них там такие подразделения есть, которые давно тренируются и даже свою тактику ведения войны выработали под водой.

— И вы этого следователям не говорили?

— Этой части своей биографии я им не раскрывал, иначе разговор был бы коротким. Отсюда и до стенки! А я кое-что выведал, документы кое-какие спрятал, когда сбежал от них. Удирать пришлось, а когда обложили со всех сторон,