Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну? - Леонид Маратович Павлов

выступая сначала против выработки каких бы то ни было списков, а затем – в пользу секретного списка, были сильно ослаблены дошедшей до раскрытия существа инструкций, полученных английской и французской делегациями, бестактностью английской и французской прессы по поводу переговоров. Наджиар в качестве подтверждения своих слов называл предложение правительств Англии и Франции Советскому правительству о секретном списке третьих стран и, даже содержание этого списка, опубликованные 26 и 27 июня в различных английских и французских газетах, то есть еще до официальной передачи Советскому правительству. (От кого газетчики могли получить такую информацию, если не от самих дипломатов или членов правительства? Похоже, англичанам и французам надоело, что только советские газеты сообщают сведения о переговорах, весьма тенденциозно излагая позицию лишь одного их участника, и они решили организовать утечку, чтобы мир узнал альтернативную точку зрения. Впрочем, не исключен и другой вариант: утечка важнейшей информации в зарубежные газеты была инспирирована по инициативе Сталина и Молотова. – Л.П.).

3. Возражения Молотова касались добавления Нидерландов и Швейцарии к списку государств, названных в советском проекте от 2 июня. О Люксембурге он говорил только для памяти и чтобы отметить, что его наличие в списке увеличивает до одиннадцати количество государств, по отношению к которым Советский Союз должен будет взять обязательства по договору, тогда как он вел переговоры в предвидении восьми государств. Однако основная сила аргументации Молотова направлена на то обстоятельство, что Швейцария и Голландия не признали Советский Союз и не установили с ним дипломатических отношений, поэтому включение этих стран в список вызывает очень большие трудности.

Наджиар, Сидс и Стрэнг приложили все усилия для того, чтобы ослабить эти возражения наркома и чтобы показать ему точное соответствие обязательств, которые предстоит взять по Латвии, Финляндии и Эстонии, с одной стороны, и по Голландии, Швейцарии и Люксембургу – с другой. При поддержке Сидса Наджиар активно настаивал на том, что касается Франции, и изложил причины, которые заставили французское правительство включить в список три указанные страны. Молотов постоянно отвечал, что Советское правительство не может брать на себя какие бы то ни было обязательства по отношению к державам, которые не признают его.

Преодолевая это сопротивление Молотова, Наджиар упомянул конвенцию от 4 июля 1933 года об определении агрессии536, подписанную Советским Союзом, с одной стороны, и государствами, входящими в Малую Антанту537 – с другой. Югославия также не имела с Советским Союзом дипломатических отношений, что не помешало ему договориться с ней по политическим вопросам. Молотов ответил, что в 1933 году Югославия подписала соглашение, тогда как со стороны Голландии и Швейцарии ничего подобного не предусматривается.

Не говоря о том, что он делает из этого непременное условие, Молотов долго говорил о возникших трудностях и о последствиях, которые они могут повлечь за собой. В частности, он сказал, что, если речь идет о принятии обязательств уже по отношению не к восьми, а к одиннадцати странам, причем некоторые из которых не признают Советский Союз, то ему надлежит обезопасить себя с другой стороны и постараться заключить, например, с Турцией и Польшей, пакты двусторонней помощи, аналогичные тем, которые эти две страны уже заключили с Францией и Англией. То есть, Кремль, может быть, менее смущает расширение его ответственности, чем факт непризнания Советского Союза Голландией и Швейцарией.

Официальный ответ, который Советское правительство даст завтра, безусловно, более ясно определит положение по этому главному пункту, единственному, кажется, который теперь еще остается прояснить, поскольку другие, по мнению Наджиара, могут быть только второстепенными, учитывая, прежде всего срочность решения.

Наджиар запрашивал у Бонне окончательные инструкции на тот случай, если все три правительства будут твердо стоять на своих позициях по поводу включения Голландии, Люксембурга и Швейцарии в перечень государств, которым предоставляются гарантии. Необходимо срочно изучить этот вариант, чтобы избежать нового тупика и достичь психологической цели, предусмотренной настоящими переговорами, с тем, чтобы не упустить окончательно возможность, вытекающую из § 3 статьи 1 советского проекта от 2 июня, связать Советский Союз обязательством на основе этой статьи в отношении таких стран, как Люксембург, Нидерланды или Швейцария, не упоминая этих стран в тексте договора538.

1 июля под председательством президента республики Лебрена состоялось заседание французского Правительства. На заседания выступил с докладом об общем положении Даладье, который заявил, что обстановка продолжает оставаться весьма серьезной. Даладье предложил правительству ряд мер, имеющих целью «усилить деятельность Франции», в частности декрет, предоставляющий правительству право израсходовать 4,4 млрд. франков (116 млн. долларов. – Л.П.) на дело национальной обороны.

С сообщением о международном положении выступил Бонне.

Вскоре после сообщения о заседании правительства агентство Гавас разослало официальное разъяснение о том, что «меры по усилению деятельности Франции», о которых шла речь на заседании правительства, касаются в настоящее время лишь вопросов финансового порядка и не имеют в виду каких-либо мер, предусматривающих новую мобилизацию539.

1 июля Потемкин принял Шуленбурга. По словам посла, 28 июня он кое-что не досказал Молотову о тройственном соглашении Германии, Италии и Японии, в чем Кремль видит проявление антисоветского курса внешней политики Германии. Риббентроп просил Шуленбурга заявить в Москве, что этот договор никогда не был направлен против Советского Союза как государства. Он предусматривал лишь организацию своего рода идеологического фронта для борьбы с Коминтерном, в котором три правительства усматривали опасность для социального и политического устройства своих государств. С течением времени и в соответствии с постоянно меняющейся международной обстановкой тройственный антикоминтерновский пакт отошел от своей первоначальной базы: в настоящее время он приобрел ясно выраженный антианглийский характер. Об этом Риббентроп говорил с Шуленбургом вполне откровенно. Посол хотел бы обратить на это и внимание Советского правительства.

Потемкин спросил посла, действительно ли германское правительство рассматривает Англию как своего врага. Шуленбург ответил, что такая точка зрения господствует в Германии, хотя сам он ее не вполне разделяет: вряд ли Англия стремится наносить удары Германии или создавать вокруг нее кольцо враждебных государств. Но Риббентроп настроен против Англии. Наоборот, к Советскому Союзу он относится как к государству, с которым Германия могла бы поддерживать отношения дружественного сотрудничества. Риббентроп развивал весьма широкие планы установления такого сотрудничества не только между Германией и Советским Союзом, но и между Советским Союзом и Японией. Эта идея не представляется Шуленбургу утопической. Япония слишком далеко втянулась в войну с Китаем. Все более осложняются и ее взаимоотношения с Соединенными Штатами, Англией и Францией. При таких условиях с ее стороны было бы безумием затевать конфликт с Советской Россией. Германское правительство убеждено, что военный потенциал Японии