Четвертая война - Сергей Валентинович Беляк

лет, улыбчивого и крайне подвижного человека с маленькой седой головой, мелкими чертами лица, но большими «музыкальными» ушами и высоким лбом. А еще общий портрет Андрея Киора добавляли очки с цилиндрическими линзами, то и дело спадающие с его переносицы.

– Военные преступления, творимые ВСУ в Мариуполе, невозможно скрыть, – говорил он. – Сейчас мы поедем по городу и я вам покажу, во что он превращен, покажу здания, в подвалах которых прятались мирные жители, и украинские военные расстреливали их в упор из танковых орудий, покажу гражданские здания и архитектурные памятники, которые они уничтожали просто так, без всякого практического смысла или какой-то военной необходимости – лишь бы все это не досталось россиянам. А россияне сейчас восстанавливают и отстраивают заново весь город – вот такие «оккупанты». И я много разговариваю с мариупольцами, и все говорят, что у нас никогда не было претензий к России, к русскому народу, у нас никогда не было даже повода для каких-либо ссор с россиянами. И в Киеве знали об этом…

– Знали, что в душе вы не воспринимаете русских людей за врагов?

– Да, конечно, все это они понимали. И потому устроили бойню, чтобы максимально все и всех уничтожить.

– Вот интересно, – сказал я, отказываясь от предложенных мне Андреем в который уже раз сладостей, – интересно, будут ли ВСУ, если Российская армия подойдет-таки ко Львову или Виннице, столь же упорно их защищать, превращая в руины?..

– Поживем – увидим, – улыбнувшись, резонно заметил Андрей. – Такого ада, что здесь был, не пожелаешь, как говорится, и врагу.

– А вот они смотрели на все это по телевизору у себя в Киеве и во Львове и ликовали по поводу того, как долго «Азов» противостоит «русским оркам» и как лихо громит «мариупольских сепаратистов», то есть вас. Хотя, если бы и они такое пережили сами, то, может, это вправило бы им мозги. Нет?

Андрей согласно кивнул головой, и одновременно кивнули головами две его сотрудницы, делавшие вид, что не прислушиваются к нашему разговору.

– Вы тоже находились здесь во время боев? – обратился я теперь уже к ним.

– Да, – ответили женщины.

– Скажите, – спросил я, – а где вы, лично вы, все это время прятались? Судя по виду города, по улицам которого мы только что проехали, целых, неповрежденных домов в нем практически не осталось. Где вы все это время жили?

– В подвалах, – ответила одна из женщин, та, что выглядела постарше. – Конкретно мы жили вначале несколько дней в подвале своего дома, а потом вэсэушники выгнали нас оттуда. Они превратили наш дом в опорный пункт и оттуда стреляли. А мы перебрались в подвал другого дома.

Выяснилось, что у этой женщины есть ребенок. «Он… малоподвижный», – подыскивая слова, сказала она. А ребенок, и без того нуждающийся в постоянном уходе, все это время находился вместе с ней в подвалах, где не было ни надежной защиты, ни света, ни тепла, ни элементарных средств гигиены и медицинской помощи.

– Извините, – сказал я, – но я спрошу вас вот о чем. Об ужасах войны, кошмарах, связанных с расстрелами «азовцами» мирных жителей для устрашения остальных, писалось и говорилось много. И уже даже вынесено несколько обвинительных приговоров в отношении этих убийц. Но все равно далеко не все люди, когда такое горе не касается их лично, понимают, что там творилось в реальности. И даже фильмами и книгами этого не объяснить – любые романы и кинофильмы можно обвинить в выдумке. Но вот я – не военный, не журналист, не политик, не пропагандист, не житель Донбасса, а простой человек, москвич, с вполне мирной профессией адвоката. И я знаю, как устроен быт моих подзащитных, зэков, в тюрьмах и лагерях. Я знаю, что там не рай, что в наших тюрьмах до сих пор много многоместных, переполненных камер, где заключенные спят на своих шконках (кроватях) по очереди, где мало света, духота, сырость, жара или холод. Но даже в такой многоместной камере есть так называемая «параша» – одно на всех отхожее место, отгороженное иногда тонкой стенкой и/или занавешенное простыней. Так при этом в таких камерах и тюрьмах женщины сидят отдельно от мужчин, а взрослые – отдельно от несовершеннолетних. И у женщин, и у несовершеннолетних бытовые условия получше, чем в тюрьмах, где содержатся взрослые мужчины. А вот в подвале многоэтажного дома, превращенного за десять минут в бомбоубежище, где нет ни света, ни воды, а выйти наружу нельзя из-за постоянных обстрелов, как вы, извините, справляли нужду – куда ходили в туалет?

Женщины смутились, но все равно попытались пояснить, как это происходило в их конкретных случаях. И из этих рассказов вырисовывалась такая жуткая, гиперреалистичная картина, которую хотелось поскорее забыть. И становилось понятно, что война не только убивает людей (мирная жизнь их тоже доводит до смерти), но еще и пытается превращать людей в животных. И все-таки, надо признать, у нее это, к счастью, не всегда получается.

– Я брала своего ребенка за ручку, поднимала его и помогала…

– Мы находили для этого место или выбирались из подвала на улицу, когда случалось затишье. Люди заботились друг о друге…

– Мне повезло, – вступил в разговор и Андрей, – нашим укрытием был подвал в «сталинке», где когда-то находилось настоящее бомбоубежище. Сейчас поедем в город, я покажу вам этот дом. Конечно, за семьдесят лет это бомбоубежище уже пришло в негодность, но все равно это было более надежное укрытие, чем подвал какой-нибудь простой пятиэтажки или панельной высотки. И там между стен в одном месте оказалось пустое узкое пространство, которое мы использовали в качестве туалета…

* * *

По городу с Андреем Киором мы ездили потом еще часа два. Андрей показывал нам испещренные осколками и пулями частные цветные домики, точнее, то, что от них осталось. Показывал серо-черные панельные многоэтажки с разрушенными и выгоревшими дотла блоками квартир (обычно на верхних этажах, откуда, видимо, «азовцы» вели обстрелы российских войск), снесенные артиллерией купола церквей, разрушенный практически до основания драмтеатр на одной из центральных площадей Мариуполя. А еще – повсеместные стройки и уже возведенные микрорайоны новых, белоснежных жилых домов, корпуса ультрасовременного многопрофильного медицинского центра, Нахимовского училища и новую достопримечательность и гордость Мариуполя – среднюю школу на тысячу сто учеников, уже открывшуюся и признанную одной из лучших в России… Правда, эту чудо-школу с десятками кабинетов, мастерских, мраморными полами, цветными окошками, большим футбольным полем и беговыми дорожками на школьном дворе, как и все остальное, включая знаменитый Мариупольский морской порт, мы осмотрели только снаружи, издалека. Хотя по плану мероприятий, разработанному для