Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

праздника революции словосочетание священная война приобретало особое звучание. Г. Е. Зиновьев завершил речь на торжественном заседании Петроградского Совета 7 ноября 1918 года приветствием «тем нашим товарищам, которые в данную минуту находятся на многочисленных, священных фронтах Гражданской войны»[2415]. А. В. Луначарский в эти же праздничные дни в обращении к «учащейся молодежи» говорил о мировой войне как о «зверской бойне», а о гражданской войне — как о «единственной священной войне — войне всех эксплуатируемых против всех эксплуататоров»[2416].

В праздничном сборнике, вышедшем в честь первой годовщины революции в Ярославле, автор одной из статей делился ожиданиями мировой революции:

В наши ряды вливаются народы Германии, Болгарии, Австрии и Венгрии, и не далеко то время, когда в наши ряды вольются новые борцы за освобождение угнетенных — английские и французские рабочие, а за ними и наши заокеанские товарищи — американцы. И тогда от севера дикого до пламенной Колхиды будет единый, неразрывный фронт, фронт священной, беспощадной войны за Социализм[2417].

В концентрированном виде некоторые сакральные метафоры нашли отражение в статье «Новая Нагорная проповедь», вышедшей в праздничном номере «Известий Никольского Совета» (Северо-Двинская губерния). Одну из заповедей — «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» — автор «переводил» на революционный политический язык так:

Несчастны миротворцы, накладывающие заплаты на изношенную одежду, не дающие более защиты носящим ее. Несчастны миротворцы, ибо то, что они будут наречены сынами Божьими, не сделают их способными постоять за правду. Войне надо противопоставить войну, насилию — силу, — таков закон жизни и деятельности любви. Блаженны те, которые не толкуют о мире, когда необходим отпор и не болтают лицемерно о возможности братства между волками и овцами. Блаженны сеющие семена борьбы и восстания против зла, ибо они будут сынами правды[2418].

Квазирелигиозный язык и в некоторых других случаях призван был легитимировать революционное насилие. Пропагандисты находили повод для применения подобного языка даже в рецензиях на книги; так, В. А. Быстрянский в рецензии на антивоенный роман А. Барбюса писал:

Печальные картины смерти, разрушения, одичания сопутствуют всякой войне, — но в войне гражданской, в войне революционной насилие одухотворяется и просветляется той великой целью, которую ставит себе борющийся за свое освобождение угнетенный класс[2419].

Описание гражданской войны в качестве священной войны, напоминание о принесенных жертвах, представление о праздновании годовщины революции как о рубеже, после которого начнется новый этап мировой истории, — подобная риторика отразила важные особенности политического языка революционной поры[2420].

Современный исследователь Ю. Л. Слёзкин изобразил большевиков как одну из милленаристских сект, напряженно ожидавших наступления «конца времен» — победы мировой революции[2421]. Однако сакрализации гражданской войны способствовали не только большевики.

В августе новочеркасская газета «Вечернее время» опубликовала статью «Священная война»; ее автором, скорее всего, был упоминавшийся уже издатель газеты Б. А. Суворин. В тексте присутствовала редкая для белогвардейского дискурса мысль: «Настоящая гражданская война вовсе не просто усмирение мятежа, а война идейная, беспощадная и тяжелая». Тезис о борьбе «двух различных миросозерцаний, двух культур» автор проговаривает, используя яркие аналогии и сравнивая гражданскую войну с религиозными войнами:

Когда встает гамлетовский вопрос — быть или не быть, — то мусульмане объявляют «газават», то есть священную войну, и собираются под зеленое знамя пророка для защиты своей религии и государственности. Точно такой же вопрос стал перед русскими людьми после 25 октября. Под трехцветное знамя России начали собираться все те, кто объявил себя врагами интернационала и социализма и защитниками государственности. Для добровольцев война с большевиками — это священная война. Никаких компромиссов здесь быть не может. Должны восторжествовать государственные и национальные идеи и погибнуть русский социализм[2422].

Летом 1918 года подобная риторическая откровенность не была в ходу даже среди правых, контрреволюционных сил. Актуальным тогда был вопрос о создании единого антибольшевистского фронта, частью которого являлись умеренные социалисты; но их политической смерти желал автор. Образ священной войны в подаче Б. А. Суворина имел узнаваемые идеологические очертания руссоцентричного национализма, укреплявшие претензии на легитимность военной диктатуры.

Исход Первой мировой войны, поражение Центральных держав, возглавляемых Германией, повлияли на дискуссии о гражданской войне и ее перспективах.

После свержения власти большевиков в Асхабаде (Ашхабаде) 12 июля было сформировано эсеро-меньшевистское Закаспийское правительство. В ноябре оно выпустило обращение к «сражающимся» с ними социалистам, предлагая прекратить гражданскую войну. Апеллируя к «светлым идеалам социализма», авторы обращения представили свой план действий, которые должны были бы «окончить гражданскую войну». Текст был внутренне противоречивым, поскольку в нем наряду с предложением мира проговаривалась необходимость продолжения вооруженной борьбы:

Наш враг — русский большевизм, контрреволюционные попытки превратить в анархию русскую революцию — теперь слабее, чем когда бы то ни было. Он падет под ударами и изнутри и извне. Однако спасение России в немедленном прекращении гражданской войны…[2423]

Среди условий мира авторы выдвигали «амнистию всем участникам гражданской войны, за исключением лиц, виновных в совершении уголовных преступлений»[2424].

Другие политические силы, демонстрируя чрезмерный оптимизм, также надеялись, что завершение мировой войны приведет и к окончанию войны гражданской.

Находившийся в Екатеринодаре Совет демократических организаций[2425] опубликовал обращение к гражданам, в котором ожидания «приближения конца мрачной ночи, кровавой смуты и всеобщего развала» сочетались с обоснованиями необходимости борьбы с большевиками:

На мирной конференции интересы народов России могут быть в достаточной мере защищены лишь при условии, что на ней прозвучит голос самой России, объединенной и внутренне свободной. Необходимо сделать все, чтобы объединить, наконец, силы в разных областях, стремящиеся к воссозданию единой России, к свержению власти большевиков, являющихся источником кровавой гражданской войны[2426].

Некоторые противники красных рассчитывали на помощь союзников в борьбе с большевиками, в то время как другие — с различной степенью искренности — надеялись на то, что большевики («германо-большевики») сами вынуждены будут прекратить войну, лишившись поддержки Германии. «Капитуляция Германии — начало капитуляции большевизма в России. Правоэсеровская газета, откликаясь на капитуляцию Германии, писала:

Мир наступает, война закончена! С окончанием мировой войны, Россия еще не выходит из кровавого угара, и это отравляет огромную радость от сознания, что четырехлетняя бойня окончена[2427].

Автор, впрочем, выражал сомнение в том, что советская власть «не обречет население и всю страну на новые бедствия безнадежной для совнаркомов гражданской войны»[2428].

13 ноября председатель Временного правительства Северной области Н. В. Чайковский, реагируя на окончание мировой войны, опубликовал призыв не «слагать оружие до тех пор, пока не ликвидирована Советская власть», аргументируя это тем, что

…никаким большевистским узурпаторам не может быть места в международном конгрессе мира, ибо мирное сожительство народов несовместимо с насилием, положенным в основу большевистской власти. Это насилие неизбежно ведет к внутренней гражданской войне, а война внутренняя также неизбежно ведет к войне внешней с соседями и разрушает мир