Романтические истории - Альберт Вениаминович Цессарский

назад к хуторам. А со стороны железной дороги им вдогонку доносились все новые и новые взрывы нарастающей силы — горел эшелон, рвались боеприпасы. И небо над лесом светилось неровным светом зарева.

Негромко переговариваясь, партизаны возвращались в лагерь, сваливали у костра трофейное оружие. Фельдшер, стоя на коленях, мастерил носилки для Груздева. Двое в стороне рыли могилу, чтобы похоронить обходчика. Вера, примостившись у пня, писала радиограмму, Соня выстукивала позывные. Часовые замерли на посту.

Сочнев еще раз оглядел лагерь, кивнул Очерету, и они быстро ушли к железной дороге встречать Базанова.

Группе предстоял обратный путь…

Я вспомнил об этом случае, когда, перелистывая страницы «Истории Великой Отечественной войны», прочитал, что партизаны уничтожили тысячи эшелонов противника с живой силой и боевой техникой.

Всего один случай из тысяч. Крошечный кусочек истории. Одна строчка радиограммы. Но ведь это частица вашей жизни, товарищи моей юности, комсомольцы сорок первого года!

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Ненавижу семейные торжества. Почему я обязан тащиться к черту на кулички, чтобы торчать в шумной компании, где все в три раза моложе меня, изнемогать от одних и тех же дружеских острот по моему адресу?! Это любопытно только в первые пятьдесят лет. И зачем, спрашивается, присылать за мной провожатого! Вежливость, видите ли!..

Юноша стоит у двери, молча слушает мое брюзжание и не сводит с меня неумолимого взгляда. Еще этот галстук, к которому ни когда не мог привыкнуть. Дурацкая мода!

Впрочем, я прекрасно знаю, что злюсь на себя потому, что всегда с нетерпением жду этого дня, а когда он наступает, боюсь, что на сей раз меня забудут позвать. Ведь время идет, и люди многое забывают, очень многое!..

Мы выходим на вечернюю улицу. Фонари еще не зажгли, и юноша осторожно поддерживает меня под локоть, будто в июле может быть гололед.

— А я вас не знаю, молодой человек! — через некоторое время говорю я и останавливаюсь, не из-за одышки, конечно, а только для того, чтобы его разглядеть.

Он совершенно не смущается. Этакий коренастый, солидный парень в очках. Типичный штангист.

— Мы с Олесей на разных факультетах, — снисходительно поясняет он басом. — И сегодня я впервые иду в их дом.

— Ну и шли бы! Я при чем?

— Олесе очень хотелось, чтобы перед этим я встретился с вами.

— Проводить?

— Нет, чтобы поговорить.

Ага, значит, кое-что все же ей дорого.

Так как я не отвечаю и все еще не двигаюсь дальше, он, видимо, считает себя обязанным продолжать разговор:

— Олеся рассказывала, что познакомилась с вами ровно двадцать три года назад.

— Да, тогда меня вот так же насильно вытащили из дому! — раздраженно говорю я. — Такой же незнакомый, самоуверенный молодой человек. Почему-то люди считают, что семейный врач — это ишак, раб, обреченный до последнего вздоха жить чужими интересами.

— Семейный врач — доисторическое понятие, — замечает юноша. — Как цирюльник. Или алхимик.

Я взрываюсь:

— Доисторическое! И вы собираетесь стать врачом! Специалистом по левой ноздре!

Я разражаюсь саркастическим смехом. И быстро иду вперед. У меня еще достаточно сил, чтобы загонять подобного молокососа. Вот молодая смена. Новое поколение врачей с кибернетической диагностикой. При этом можно даже и не видеть больного, не слышать его голоса. Кривые. Диаграммы. Формулы. Семейный врач! Разве этот юноша может понять, как дрогнуло у меня сердце в ту глухую ночь, двадцать три года назад, когда я услышал эти два слова. Семейный врач! Разве ему это интересно? Ну, конечно, он хватает меня под руку. Он отлично воспитан.

Тысячу раз зарекался не пускаться в воспоминания перед современной молодежью. Кто из них может представить, что означал тогда простой стук в дверь. Ночью!

Жена вскочила, бросилась в комнату, где спала внучка. Я взялся за цепь. Сердце стучит на весь дом. Сейчас на пороге блеснут автомат, немецкие погоны…

В переднюю вошел человек в черном пальто, кепке, давно не бритый. Быстро прикрыл за собой дверь. Всмотрелся.

— Доктор, я за вами. Нужно помочь одному человеку. Едем.

— Позвольте, — говорю, — кто вы, откуда, что случилось? Комендантский час, пропуска у меня нет. Немцы стреляют без предупреждения.

— Все это я знаю. Рожает женщина. Жена нашего товарища. В лесу. Понимаете? Возьмите все, что нужно. Доктор! Скорее же, мы должны проехать сорок километров.

Да, я колебался. Может быть, если бы не жена с внучкой, которую дети оставили у нас — они были на фронте… И потом я вообще по природе своей робок и нерешителен… Наконец, мне было уже под шестьдесят…

— Вас зовет человек, которого вы хорошо знаете. Вы лечили его с детских лет. Лечили его сестру и братьев Его отца и мать. Он мне сказал: «Вася, это наш семейный врач, он приедет».

И тут меня осенило: Астахов! Они жили через улицу. Большая семья. Старик учительствовал. Они успели эвакуироваться. Но вот по городу пополз слух, что в лесу появился молодой Астахов, что он командует партизанским отрядом…

Он вырос на моих глазах. Много болел. Немало часов просидел я у его детской кроватки.

Адская была дорога. Страху я натерпелся! Ночь темная. В городе тревожно — там стреляют, в другой стороне зарево пляшет — горит что-то. Крики. Потом патруль. Мы повозку в переулок. Лежим ничком в сене, не дышим. «Господи, — думаю, — сейчас лошади заржут». А когда в лес въехали, еще того страшнее — каждый пень немцем смотрит.

И так я от этой нервотрепки разозлился, что когда на рассвете нам навстречу вышел Петя Астахов — сразу его узнал, — я и накинулся: «Время, — кричу, — нашли детей рожать!»

Он меня за руки хватает, смеется и плачет. Как был — мальчишка! Только что в кубанке с красной лентой, в ремнях с пистолетом. И товарищем командиром кличут. А так Петька как Петька, который от касторки ревел и маму звал.

Оглянулся — вокруг такая же ребятня зеленая, растерянные, смущенные… «Господи, — думаю, — дети наши воюют!..»

Привели меня в шалаш. В самой чащобе. Дерном обложен. Просторный. На подстилке жена его. В военной гимнастерке. Молоденькая. Бледная. Волосики черные на лбу слиплись. Измучилась, видно.

Петька подсел к ней, руку ей гладит, смеется.

— Влетело мне, — говорит, — за тебя. Ведь Аня меня, доктор, обманула. Мы с ней в Москве в одной добровольческой части были. Поженились. А как узнала, что я готовлюсь в десант, только вместе и вместе. Ну, она радистка. Командование согласилось. И скрыла от меня, что ждет ребенка. Чтоб не оставили. С парашютом прыгала. На марше рацию таскала. И вот, пожалуйста!..

Выгнал я посторонних, осмотрел ее.