Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

Гитлеру пришлось отдельно обсуждать тактику германского поведения в Женеве на заседании правительства 12 мая, которое было целиком посвящено внешнеполитической ситуации. Совещание, естественно, было закрытым, и на нем Гитлер позволил себе немного пооткровенничать. «Проблема разоружения не будет решена на конференции, — заявил он министрам. — В истории еще не было примеров, когда победитель путем переговоров приводил свои вооружения в соответствие с вооружением проигравшего». Германия не может позволить себе сокращения своих вооружений, продолжал Гитлер, даже если ее противники и согласятся на частичное разоружение. Конечно, они будут обвинять в срыве конференции Германию и, возможно, пригрозят санкциями. Тогда, заключил фюрер, «необходимо набраться мужества и заявить, что применение санкций будет расценено нами как разрыв мирных договоров» 82. Через несколько дней после этого совещания фюрер выступил с большой речью в рейхстаге, где постарался предстать перед всеми миротворцем. В своем нынешнем положении Германия никому не угрожает, уверял Гитлер с трибуны. Она ждет от других стран новых предложений по безопасности и разоружению, которые учитывали бы равные права для всех. Но в заключение своего выступления Гитлер все-таки припугнул Европу, сообщив, что Германия снова покинет конференцию по разоружению, если опять подвергнется дискриминации 83. Рейхстаг единогласно поддержал внешнюю политику, заявленную канцлером. Даже социалисты проголосовали «за». Увидев результаты голосования, Гитлер встал и театрально поклонился в их сторону 84. Социалистов это, правда, не спасло. Летом 1933 года их партия, как и все другие, была запрещена в Германии. Внутри страны противников курса на реванш не оставалось. Франция молчала, а Польша начала зондаж о возможном сближении. Гитлер мог вздохнуть спокойно.

Весной 1933 года мир узнал о двух новых политических инициативах — английском проекте конвенции по разоружению, подготовленном в начале марта Энтони Иденом, Александром Кадоганом и Уильямом Малкином, и Пакте четырех, выдвинутом спустя две недели Муссолини. Более ранний английский проект был озвучен в Женеве Макдональдом и получил его имя. Англичане предлагали оставить Франции и Германии (равенство с Францией было главным требованием немцев) одинаковые по численности 200-тысячные армии в Европе. Французы, по этому проекту, могли иметь дополнительно еще столько же военных в своих заморских владениях. В течение пяти лет постоянная комиссия по разоружению должна была определиться с мерами по контролю и другими спорными вопросами. А пока предлагалось полностью запретить воздушные бомбардировки, ограничить наиболее опасные морские и сухопутные вооружения, например уничтожить все танки весом более 16 тонн 85. Конференция по разоружению настороженно отнеслась к английскому проекту, а германские представители так и вовсе приняли его в штыки, несмотря на призывы Гитлера действовать осторожно. Немцев прежде всего не устроили те пять лет, которые англичане предлагали ждать, пока рассматриваются спорные вопросы. Им нужен был результат, позволявший заняться полноценным перевооружением сразу. Западная формула равенства, с которой немцы согласились в декабре, давала им гораздо больше возможностей, чем английский проект конвенции. Это, кстати, быстро поняли англичане и фактически прекратили поддерживать собственный проект 86. Из великих держав он был полностью одобрен лишь итальянцами. Но у тех были свои соображения.

Приблизительно в одно время с английским проектом Муссолини выдвинул идею Пакта четырех. Итальянцы поддерживали английский план в надежде «на ходу» заменить его своим. Что и произошло во время краткой отлучки Макдональда из Женевы в Рим в марте 1933 года. Макдональд «в полном восторге от мысли съездить в Рим и готов отказаться от идеи конвенции», — с сожалением записал в дневнике Иден, после того как представитель Италии на конференции по разоружению барон Алоизи посвятил британского премьера в детали Пакта четырех и предложил ему встретиться с Муссолини 87. В чем-то оба плана были схожи. И там и там говорилось о праве Германии на «равенство». Принципиальным отличием итальянского предложения было то, что Муссолини хотел отодвинуть Лигу Наций в сторону и заняться переформатированием версальской системы в рамках нового соглашения между Англией, Францией, Италией и Германией. План дуче предусматривал необходимость единогласия четырех держав для принятия любого решения, касающегося изменений в Версальском договоре. Муссолини утверждал, что это позволит избежать раскола между великими европейскими державами и поможет контролировать перевооружение Германии, которое он считал неизбежным 88. Пакт четырех был подписан в Риме 15 июля 1933 года, но так и не вступил в силу, поскольку ратифицировали его только итальянцы.

Пакт четырех, обсуждение которого Ванситарт назвал «дипломатической оргией» 89, с самого начала был обречен, так как каждый из его участников имел различные цели. Итальянцы стремились создать такую организацию, которая сдерживала бы Францию и Германию. Муссолини опасался реакции французов на агрессивную политику, которую он уже начал проводить в Средиземноморье и собирался вести в Абиссинии. Итальянского диктатора также крайне беспокоил вопрос аншлюса Австрии. Кроме того, дуче надеялся с помощью пакта контролировать перевооружение Германии 90. Англичанам пакт нужен был, чтобы играть роль «честного брокера». У них не было серьезных противоречий ни с кем из участников пакта, и предлагаемый формат виделся Макдональду и Саймону идеальной площадкой для проведения традиционной британской политики поддержания баланса сил в Европе. «Английское правительство надеялось, — писал Ванситарт, — контролировать раздел Европы, который был неизбежен, поскольку Германия видела в ревизии (Версальского договора. — И. Т.) средство экспансии» 91. Французы подписали пакт из боязни оказаться в одиночестве. «Этот Пакт четырех есть не что иное, как пакт трех против одного!» — возмущался Поль-Бон-кур в Женеве 92. Но как только французы поставили под пактом свою подпись, они испугались еще больше. На этот раз того, что их покинут восточноевропейские союзники. Действительно, Польша, Чехословакия, Румыния и Югославия восприняли французскую подпись почти как предательство своих интересов.

Эти четыре восточноевропейских государства были очень разными — авторитарная и милитаристская Польша, либеральная Чехословакия и две монархии, из которых одна была национальным образованием, а другая — лоскутным одеялом, искусственно объединенным общим монархом. Между собой они не ладили, имели территориальные разногласия, но для французов были ценны тем, что создавали иллюзию антигерманского союза и сохраняли надежду на образование при необходимости второго, восточного фронта. Польша первой, не дожидаясь заключения пакта, начала сближение с Германией. Поначалу, правда, поляки пытались протестовать. Многолетний посол Варшавы в Лондоне Константин Скирмунт в начале апреля заявил об озабоченности своей страны, но глава Форин Офис Джон Саймон успокоил посла, скептически заметив, что «скорее всего из затеи с пактом ничего не выйдет» 93. Поляки решили не ждать, что получится. Польское руководство испытывало смешанные чувства. С одной стороны,