Нюрнберг. Приговор нацизму - Александр Григорьевич Звягинцев

наличие творческого потенциала. Рудольф Гесс отказался проходить тест вовсе. Ответы остальных не блистали содержательностью. Но тест не выявил у нацистских главарей никаких психических отклонений. Психиатры ожидали неких каких-то открытий. Они думали, что они выявят каких-то врожденных преступников, каких-то чудовищ, которые, скажем так, существуют в человеческих телах. Но… Никаких суперзлодейских качеств тесты не продемонстрировали.

Келли был потрясен – все нацисты нормальны! Никто из них не выказал склонность к насилию! Даже комендант Освенцима Рудольф Хёсс, проходивший в этом процессе только свидетелем по делу своего начальника, главного тюремщика Третьего рейха Эрнста Кальтенбруннера. А ведь это действительно один из самых жутких персонажей в истории человечества. При этом он был очень исполнительным работником, отличным семьянином.

В своей обыденной жизни нацисты оставались внешне добропорядочными отцами семейства, в частности, заботящимися о своих детях. Их преступная деятельность для них – совершенно другая реальность. Сознание человека способно отделять друг от друга определенные сферы жизни достаточно радикальным образом.

В этом убедился и доктор Келли, согласившись на время стать посредником между Герингом и его семьей – передавая их письма друг другу.

Он относил письма Геринга его жене, она читала их и писала ответы. Иногда и дочка Эда тоже писала отцу. Келли был поражен тем, насколько нежным может быть Геринг со своей семьей – и в то же время совершенно бессердечным в отношении других людей. Ведь он не выражал никаких сожалений относительно отданных им во время войны приказов, в результате исполнения которых погибли миллионы людей.

Можно сказать, что были две группы нацистов. Первая – элита, осужденная в Нюрнберге, – амбициозные и одаренные люди. Вторая – рядовые сотрудники, миллионы людей, которые просто хотели подчиняться приказам и не думать. Им нравились приказы, нравилось, когда им говорят, что делать.

Вот этот вывод, что «личность нациста» не существует и все фашисты были обычными людьми, стал для Дугласа Келли страшным ударом.

Вернувшись из Нюрнберга, он ушел из психиатрии и полностью сменил сферу деятельности. Келли думал о том, что, если поведение людей вроде Геринга или Гесса невозможно объяснить средствами психиатрии, необходимо заняться той наукой, которая сможет это сделать. И в конце 1940 гг. он стал криминологом, профессором криминологии в Калифорнийском университете.

Его по-прежнему интересовала природа человеческой бездушности, особенно в таких массовых проявлениях, как во время Второй мировой. Эта же тема занимала умы и многих других ученых.

И Густав Гилберт после Нюрнберга думал о том же. Он считал, что люди, лишенные чувства сострадания, были способны стрелять в людей без всякого сострадания. Почему немецкие солдаты беспрекословно выполняли бесчеловечные приказы? Какова грань, через которую может перейти нормальный, психически здоровый человек в причинении физического вреда другому человеку?

А Дуглас Келли продолжал мучиться. Вопрос: «Чем он сам отличается от людей, которых судили в Нюрнберге?» – не давал ему покоя долгие годы. За те месяцы, что Келли провел с Герингом, он, вероятно, понял одну вещь: что они с Герингом очень похожи. Оба они были сильными, волевыми, нарциссическими личностями; и Келли начал думать о том, что он, как и Геринг, был способен на большое зло. И эта мысль всегда оставалась при нем.

Похоже, работая со страшными преступниками, продолжал рассказывать нам Эль-Хаи, доктор обнаружил «темную сторону своей души», и не смог с этим справиться… Эта ноша была ему не по силам.

Характерна реакция Келли на самоубийство Геринга.

Келли тогда уже был в Америке. Узнал о происшествии от репортеров. Они спросили у него: «Что вы об этом думаете?» И Келли ответил, что считает это мастерским ходом. «Геринг открыто показал свое презрение к союзникам, заявив что-то вроде: „Вам не удастся меня казнить, и тем более вам не удастся казнить меня как обыкновенного преступника – повесить. Я уйду из жизни так, как сам захочу“».

Он говорил об этом с восхищением. Келли попытался выразить мысль, что самоубийство – это не просто способ уйти от боли, трудностей и бед, но также и заявление, способ поведать что-то о самом себе, таким образом показать самого себя. И это, конечно, довольно необычная мысль, но, похоже, что Келли и Геринг ее разделяли.

Может, поэтому Келли и выбрал цианид? В подражание Герингу? Может, чрезмерное сближение с Герингом сломало его психику?

А вот доктор Гилберт дожил до конца 1970-х гг., написал несколько книг по истории Нюрнбергского процесса, о психологии нацистов. И, в общем, ушел из жизни достаточно уверенным в себе человеком, увенчанным лаврами. Гилберт не переступил какую-то недопустимую грань во время процесса.

Мориц Фукс, который тоже работал в Нюрнберге, не повторил пути Келли. Он привез оттуда совсем другие мысли и совсем другой опыт.

В Нюрнберге он служил, как уже говорилось, личным охранником главного обвинителя от США Роберта Джексона. Ему было тогда 20. Но он уже воевал. Войну закончил в Чехословакии. Был ранен, едва не погиб. Я был знаком с Морицом Фуксом. Первая встреча у меня с ним состоялась в Нюрнберге, когда ему было уже за 80, и он тогда мне много поведал об атмосфере, которая царила на Нюрнбергском процессе, об отношениях нашего главного обвинителя от СССР Романа Андреевича Руденко с главным обвинителем от США Робертом Джексоном. Много говорил Фукс о смысле жизни, о мире и войне…

Почти через 10 лет, в 2016 г., во время съемок фильма о Нюрнбергском процессе Фукс рассказал: «Мы видели так много людей, погибших просто так, без всякой причины. Случайно. И тогда я стал думать, если я выживу, чем я займусь?…

Во время процесса я узнал ужасные вещи. И были свидетели злодеяний, было множество документов, подписанных конкретными лицами. Они знали обо всем происходящем. На процессе их самих порой приводили в ужас эти страшные вещи, о которых они якобы ничего не знали. Но они знали…

Человек может нести добро или, как в случае с Герингом или Гитлером, зло, абсолютное зло. Надо лишь определиться, на чьей ты стороне. Надо лишь понять, что зло не подлежит никакому оправданию…»

Вернувшись из Нюрнберга, Мориц Фукс сразу поступил в духовную семинарию.

«Опыт войны и опыт процесса помогли мне, и сколько бы мне ни оставалось жить – один день, месяц, год, неважно, – сейчас, в настоящем, я наполню это время добром и служением Богу», – эти слова для фильма, который мы снимали для российского телевидения о Главном процессе человечества, произнес Мориц Фукс за полтора года до своей смерти. Он как чувствовал, что ему оставалось жить недолго. В 2018 г. он умер от онкологического заболевания.

«У человека может быть