Нюрнберг. Приговор нацизму - Александр Григорьевич Звягинцев

Испытывали заключенные чувство вины? Раскаивались ли они в чем-нибудь? Пастору только предстояло это понять.

Больше других религиозное рвение проявлял в тюрьме бывший личный адвокат Гитлера, генерал-губернатор Польши Ганс Франк. Он даже обратился в веру заново – утверждал, что ему в камере было якобы видение Христа…

Правда, вера Польского Мясника – таково было прозвище Франка – оказалась весьма неустойчивой. Франк то высказывал раскаяние, то брал свои слова обратно. Иногда казалось, что он все-таки испытывает чувство вины за то, что натворил в Польше. Но на следующий день он уже не хотел быть «предателем» по отношению к своим подельникам. Как-то он заявил, что Германии понадобится около тысячи лет, чтобы снять с себя бремя вины. Но в своем заключительном заявлении Франк сделал шаг назад, сказал: «Это не я, это режим, это Гитлер».

Американский психолог Густав Гилберг, наблюдавший за заключенными, полагал, что у Франка была разновидность шизофрении. С одной стороны – эрудит, тонкий ценитель музыки и литературы… Знал наизусть «Фауста». С другой стороны Франк – полновластный хозяин территории, где находились самые страшные концлагеря Второй мировой войны, где совершались ужаснейшие преступления.

Сын Ганса Франка Никлас во время нашей встречи высказал мнение, что его отец не был болен, все гораздо прозаичнее. «Я не верю ни одному его слову. Я бы даже сказал, что всю свою жизнь, каждый раз, когда он открывал рот, он лгал. Он всегда лгал, чтобы выставить себя в более выгодном свете…»

Истинные намерения и чувства другого узника – бывшего архитектора Третьего рейха, а потом министра по вооружениям и военному производству Альберта Шпеера – тоже были понятны пастору Гереке не до конца.

Он был одним из тех заключенных-лютеран, которые, как казалось Тереке, вернулись в лоно церкви. Мы, опять же, не знаем, раскаивался ли Шпеер в христианском смысле слова. В двух своих книгах, написанных уже на свободе, Шпеер вообще не упоминает Гереке и его призывы покаяться. Что позволяет думать, что вопросы вины, веры, покаяния не слишком волновали Шпеера. Его больше заботили мысли о том, как сохранить жизнь. И его «раскаяние» имело тактический характер. В начале процесса Шпеер утверждал, что не знал, в каких условиях находятся заключенные концлагерей, которые работали на военные заводы. Однако хроника показала, что сам Шпеер не раз посещал концлагеря, а значит, был прекрасно осведомлен обо всем, что там творилось. Признавая частично свою вину, Шпеер рассчитывал произвести эффект на обвинение и судей. И ему это удалось.

Конечно, показания в суде и беседы со священником – это разные вещи. Речи и мысли заключенных могли сильно отличаться. Что говорилось без камер, без судей, без публики? Увы, оба священника унесли в могилу тайны исповеди преступников.

Сын Гереке Хэнк уже в 2016 г. рассказывал, как однажды, много лет спустя, они с отцом сидели на крыльце своего дома в Иллинойсе. И Хэнк спросил: «Что эти парни тебе сказали? Они поняли, что сделали нечто ужасное? Готовы ли были принять искупление?» Вокруг не было ни души. Никто их не слышал. Однако Генри Гереке ответил сыну: «Хэнк, ты знаешь, я не могу говорить об этом. Этого я никому никогда не скажу».

Для заключенных проводились католические и лютеранские службы. Каждый из нацистов так или иначе их посещал. Священники до последнего не оставляли надежды. Они считали, что зло – лишь временное состояние души. Что душу можно вернуть к свету. И именно в этом состоит их задача.

Проводя время за беседами, Гереке и Геринг часто обсуждали проблемы теологии. Геринг задавал много вопросов о христианстве. И все же к христианству он всегда относился крайне скептически, порой даже высмеивал его доктрины. Этот интерес Геринга к религии давал капеллану надежду на успех, но, безусловно, его смущало такое отношение.

Геринг говорил: «Я не верю, что отправлюсь в ад или рай после смерти. Я не верю в Библию и во все то, о чем думают религиозные люди».

Однажды Геринг заявил Гереке: «Я не могу попросить прощения у Господа. Я не могу сказать – Иисус, спаси меня! Для меня он просто еще один умный еврей».

Тем страннее прозвучала для пастора просьба Геринга причастить его накануне казни.

Тереке и О’Коннор знали, что эта ночь – последняя перед исполнением приговора, о чем не было известно нацистам, осужденным на смерть. Капелланы обходили заключенных, беседовали с ними. И когда Геринг попросил Гереке причастить его, тот отказался, ибо не считал, что Геринг уверовал.

В своей заключительной речи главный обвинитель от США Роберт Джексон сказал:

«Если верить подсудимым, ни один из них не видел зла, ничего не говорил, и ничего не было сказано в их присутствии. Если мы объединим повествования подсудимых первой скамьи, то получится такая нелепая картина правительства Гитлера.

Оно состояло из Человека номер два в стране, который никогда не подозревал о программе уничтожения евреев, хотя он лично подписал десятки декретов, касающихся преследования этого народа.

Из Человека номер три, который был просто посредником – передавал приказы Гитлера, не читая их, подобно почтальону или посыльному.

Из министра иностранных дел, который мало что знал о международных делах и ничего не знал о внешней политике.

Из фельдмаршала, который издавал приказы для вооруженных сил, но не имел представления о результатах их воплощения в жизнь.

Из главы управления безопасности, который считал, что полицейские функции возглавляемых им гестапо и СД были одного порядка с чем-то вроде регулировки дорожного движения.

Из партийного философа, не имеющего представления о насилии, которое порождала его философия в XX веке.

Из генерал-губернатора Польши, который царствовал, но не управлял.

Из гауляйтера Франконии, чьим занятием было клепать грязные статейки о евреях, но который не имел представления, что их кто-нибудь будет читать.

Признать этих людей невиновными, значит с тем же основанием сказать, что не было войны, не было убийств, не было преступлений».

А вот что сказал главный обвинитель от СССР Роман Руденко:

«Мы спрашиваем, подтвердилось ли на суде предъявленное подсудимым обвинение? Доказана ли их вина? На этот вопрос можно дать только один ответ. Эти преступления доказаны. Их опровергнуть не могли ни показания подсудимых, ни доводы защиты. Их опровергнуть и нельзя, потому что нельзя опровергнуть истину, а именно истина является прочным результатом настоящего процесса, надежным итогом наших длительных и упорных усилий».

Капелланы организовали прощальные встречи осужденных с семьями. Это была одна из последних услуг, которую