Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

рискнули сделать это. После того как мы потратили миллиарды франков на строительство линии Мажино, убеждал французских политиков военный министр генерал Луи Морен, «мы не будем безрассудно выходить за эти укрепления ради сомнительных предприятий» 240. Конечно, односторонние действия французов скорее всего лишь отсрочили бы сползание Европы к новой войне, но поддержание демилитаризованного статуса Рейнской зоны существенно укрепило бы безопасность Франции и Бельгии.

С другой стороны, следует признать, что Франция оказалась заложницей созданной в Европе системы коллективной безопасности. Эта система предусматривала участие Лиги Наций в разрешении конфликтов подобного рода. Но женевская «всеобщая дипломатическая конференция» уже успела показать свою неэффективность, что стало совсем очевидно после того, как ее покинула Германия. Были еще надежды на совместные действия Франции, Англии и Италии, для чего был создан так называемый «фронт Стрезы». Но и он к моменту германской оккупации Рейнланда существовал лишь на бумаге. Италия и Англия вели свои игры, и французским страхам и переживаниям в них не было места. Италия нацелилась в это время на Эфиопию, последнее независимое государство на Африканском континенте. Муссолини мечтал создать «новую Римскую империю», которая господствовала бы в Средиземноморье. Итало-эфиопская война началась «с опозданием», в октябре 1935 года, хотя итальянцы планировали начать ее на полгода раньше. В первой половине года они вели с французским Генеральным штабом переговоры, целью которых, по информации англичан, было разгрузить итало-французскую границу, чтобы итальянцы могли отправить находившиеся там войска в Африку, а французы — на границу с Германией 241. Дуче боялся, что Гитлер воспользуется переброской итальянских войск в Африку и успеет подготовить в какой-либо форме слияние с Австрией. Не допустить этого было одной из важнейших задач Муссолини в те годы. В аналитической справке итальянского МИДа от 2 апреля 1935 года Австрия фактически приравнивалась к контролируемой Римом «демилитаризованной зоне». Важнейшим приоритетом оборонной политики Италии документ называл предотвращение любых германских посягательств на Австрию 242. Муссолини надеялся, что «фронт Стрезы» поможет ему в этом.

Вообще надо сказать, что в середине 1930-х годов дуче находился в зените славы и могущества как в самой Италии, так и в Европе в целом. Французы, немцы и даже англичане заискивали перед ним в поисках дружбы и поддержки. После первого неудачного нацистского переворота в Австрии в июле 1934 года Муссолини привел в готовность четыре дивизии и подтянул их к Бреннерскому перевалу в итальянском Тироле. Рейхсвер однозначно увязывал «эти меры с подготовкой к возможным новым инцидентам» 243. Гитлер тогда изрядно струсил. «Мы стоим перед новым Сараево», — истерически кричал он по телефону фон Папену, предлагая последнему немедленно отправиться новым послом в Вену, чтобы разрулить возникшую ситуацию 244. Разумеется, тут же последовали заявления нацистской верхушки об отсутствии у Германии каких-либо видов на Австрию. Но Муссолини еще долго не мог успокоиться. Убийство во время нацистского путча австрийского канцлера Энгельберта Дольфуса, которого дуче называл своим другом 245, сильно задело его. В разговоре с австрийским вице-канцлером Эрнстом Штарембергом, благодарившим дуче за оказанную Австрии поддержку, Муссолини с присущей ему «скромностью» сказал: «Это было сделано ради всей Европы. Европейской цивилизации наступил бы конец, если бы эта страна убийц и педерастов (sic!) захватила Европу». Гитлера дуче открыто называл в те дни «убийцей» 246. Тональность высказываний Муссолини на какое-то время подхватила вся итальянская пресса. Германский посол в Риме Ульрих фон Хассель вынужден был даже осторожно протестовать: «Я заявил (в итальянском МИДе. — И. Т.), что я более кого бы то ни было симпатизирую итальянским взглядам и могу понять резкий тон, взятый итальянской прессой в связи с ужасными событиями в Вене, — сообщил Хассель в Берлин 29 июля. — Однако итальянская пресса... публикует беспардонные карикатуры, оскорбляет фюрера и других рейхсминистров.» Германским послом, правда, руководило не только стремление заявить протест в связи с нападками на его страну. Еще сильнее Хасселя волновали публикации о возможном применении Италией силы. «Никакие действия не планируются до тех пор, пока иностранные войска не войдут в Австрию из Германии либо Югославии и пока австрийское правительство контролирует ситуацию у себя в стране», — успокоил посла Фульвио Сувич, заместитель министра, отвечавший за проведение итальянской внешней политики в те годы 247. Немцы молча проглотили ответ итальянцев. Авантюру с присоединением Австрии к Третьему рейху пришлось временно отложить. Италия пока была сильнее и могла диктовать свои условия Германии.

К марту 1936 года, когда Германия ввела войска в Рейнланд, многое изменилось. Война в Эфиопии еще продолжалась, но Италия была очень близка к победе. Муссолини уже не боялся скорого присоединения Австрии к Германии. Тем более когда Гитлеру требовалось время, чтобы в Европе улеглись страсти, разгоревшиеся после оккупации Рейнской зоны. Отношения между Италией и Германией стали понемногу налаживаться. Германия оказалась единственной державой, поддерживавшей Италию во время войны в Африке, и первой признала Эфиопию частью новой итальянской империи. Другие страны в это время постоянно грозили Италии санкциями. Все это не значило, что Италия и Германия стали друзьями. По большому счету этого так никогда и не произошло. «Отношения Германии с Италией были и оставались неискренними», — считал статс-секретарь германского МИДа Эрнст фон Вайцзеккер 248. Сказывались сложные личные отношения, существовавшие между двумя вождями — дуче и фюрером. Евгений Доллман, переводивший многие беседы Муссолини с Гитлером и имевший возможность наблюдать за ними с близкого расстояния, отмечал у дуче «фрейдистский комплекс любви-ненависти по отношению к немцам», который впоследствии перерос в «жалкую угодливость» 249. А начиналось все с намерения дуче «относиться к Гитлеру как к германскому губернатору в римской провинции» 250. Впрочем, фюреру довольно быстро удалось подобрать ключи к тщеславному дуче. После торжественного приема, оказанного Муссолини в Берлине осенью 1937 года, он восторженно хвастался Кларе Петаччи: «Никому не оказывали такого теплого приема, ни королям, ни императорам — никому! Мы (с Гитлером) шагали, словно двое богов по облакам» 251. Правда, настоящей дружбы между двумя диктаторами никогда не было. Муссолини, считавший себя создателем идеологии фашизма в мире, очень ревниво следил за успехами Гитлера, перехватившего у дуче лидерство. В свою очередь, фюрер, на заре своей политической деятельности боготворивший дуче и даже мечтавший получить его фотографию с автографом 252, придя к власти, сохранил уважение к прежнему кумиру, но со временем сам приобрел над дуче «психологическую власть», превратив итальянца в «безвольный инструмент» в своих руках 253.

Весной 1936 года об этом было еще рано говорить, но рассчитывать на содействие дуче французы уже не могли.