Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

Муссолини все больше смотрел на французов и англичан как на главных противников итальянской экспансии. Действительно, еще летом 1935 года англичане и французы столкнулись в отношениях с Италией со своего рода дипломатическим цугцвангом. Любой их шаг вызывал негативные последствия. Ванситарт назвал сложившуюся ситуацию «выбором между Австрией и Абиссинией». «Главная проблема, — писал он, — заключалась в том, что в Лиге Наций все были настроены против Италии, в то время как я — против Германии... Я все время предчувствовал печальный финал, если Гитлер будет уверен в своем южном фланге» 254. Иными словами, англичанам и французам надо было выбирать — закрыть глаза на агрессию Италии в Африке и сохранить добрые отношения с Муссолини, который будет держать в напряжении южный фланг Третьего рейха, или вместе с подавляющим большинством членов Лиги осудить дуче и подвергнуть Италию санкциям. Позиция Ванситарта не нашла поддержки в Форин Офис. Возобладала точка зрения сторонников санкций. Много лет спустя Иден вспоминал, что Ванситарт «ясно видел главную опасность в растущей военной мощи и политических амбициях нацистской Германии. Чтобы противостоять этому, он был полон решимости любой ценой создать в Европе единый фронт против Германии. Он не понимал, что умиротворение Муссолини в Абиссинии сверх определенной черты разрушало ту конструкцию, которую Италия должна была бы усилить» 255. Трудно сказать, кто был прав — Ванситарт или Иден. С точки зрения политической морали, поддержки общественного мнения, позиция Идена была, безусловно, более привлекательной. Однако в несколько отдаленной перспективе подход Ванситарта мог оказаться более эффективным. Так или иначе, но выбрав санкции, англичане и французы потеряли Италию. Война в Эфиопии и франко-советский пакт сделали возвращение Муссолини к временам Локарно и Стрезы очень проблематичным. В июне 1936 года дуче сообщил своему послу в Лондоне Дино Гранди, что никакое соглашения с Англией невозможно, поскольку это «свяжет Италию в будущем», а с Францией — потому что она теперь «распята на советском кресте» 256. Начиналось сближение Италии с Германией. 22 февраля посол в Риме Хассель сообщил в Берлин, что Италия «не поддержит каких-либо действий Британии и Франции, направленных против Германии, в случае нарушения Германией соглашений Локарно» 257.

Для совместных силовых действий против Германии у Франции оставались еще старые и новые союзники — Англия, Бельгия, Польша и Чехословакия. Польша, однако, уже больше двух лет имела договор о ненападении с Германией. Более того, от советского министра М. Литвинова французы узнали о «тайных польско-германских соглашениях, заключенных вне опубликованных документов». 20 апреля 1934 года Литвинов сообщил французскому послу в Москве Шарлю Алфану, что «речь идет о весьма далеко идущем польско-германском соглашении, охватывающем множество международных проблем. Непосредственно Франции касается соглашение о поддержке Польшей аншлюса, равноправия Германии в вооружениях, итало-германских проектов реформы Лиги в духе отделения пакта Лиги от Версальского договора и, наконец, обещание польского нейтралитета в случае превентивной войны против Германии» 258. Никаких документальных свидетельств этих тайных договоренностей не существовало (Литвинов утверждал, что они были зафиксированы в форме обмена письмами между Гитлером и Пилсудским), но понятно, что французы отнеслись очень серьезно к информации советского наркома. Да и из самой Польши приходили тревожные вести. Французский посол в Варшаве Леон Ноэль сообщал на Кэ д’Орсе, что после встречи с польским министром Беком, вернувшимся из Берлина, он «уверен, что наступает очередь Локарно и Рейнской зоны». А военный атташе в Варшаве сообщал в Париж, что немцы в срочном порядке ремонтируют старые казармы в Рейнланде 259. В такой ситуации поляки оказались на распутье. Их посол в Берлине Липский объяснял послу США Додду, что Польша будет «на стороне Франции, если дело дойдет до войны, но у нас имеется договор с Германией, который остается в силе, пока существует мир. Наш договор с Францией имеет приоритет, в случае если Германия нападет на Францию». Что делать, если Франция нападет на Германию, поляки не знали сами. Поэтому, добавлял Липский, «мы не одобряем применений санкций против Германии в ответ на нарушение ею Локарнского договора. Это будет ужасно», считал посол, поскольку может «привести к войне» 260. Когда стало известно о реоккупации Рейнланда, министр иностранных дел Польши Бек пригласил французского посла и сообщил ему, что Польша выполнит свои обязательства перед Францией. То есть поляки заявили о своей готовности выступить против Германии. Правда, Бек, считавшийся прогерманским политиком, доверительно сказал Ноэлю, что не верит, будто Франция решится на активные действия, и посол предположил, что именно этим обусловлена польская поддержка 261. Через несколько дней Бек убедился, что был прав, и сам занял выжидательную позицию.

Что касается Чехословакии, то она имела с Францией союзный договор 1924 года, дополненный в Локарно договором о взаимных гарантиях (как и Польша). Милитаризацию Рейнланда вполне можно было посчитать поводом для применения этих соглашений, и Чехословакия сразу поддержала Францию, о чем было тут же заявлено французскому послу в Праге. «Чехословакия, — вспоминал президент страны Эдуард Бенеш, — готова была выступить на стороне Франции против Германии». Нарушение Локарнских соглашений, считал Бенеш, «давало Франции и Англии право немедленно объявлять войну. Западные демократии, пока еще было время, могли бы остановить Германию в развязывании преступной (мировой) войны. Я считал, что мы были обязаны выступить на стороне этих двух держав, и мы сделали бы это. Но ничего не последовало. Франция совершила роковую ошибку» 262. Правда, написал это Бенеш уже после войны, а в марте 1936 года он, не желая ссориться с Третьим рейхом, говорил германскому послу, что понимает национал-социализм как «реакцию Германии на национальное унижение и социальное разделение». Если он когда-нибудь напишет мемуары, убеждал Бенеш немецкого дипломата, все узнают, «как часто он пытался оказывать сдерживающее влияние на французских политиков» 263. Так или иначе, но очень быстро Бенеш увидел, что Фланден решил полностью координировать свои шаги с Англией и сам занял такую же позицию 264. Вообще в Праге много лет предпочитали думать, что у Чехословакии нет серьезных противоречий с Германией, и старались направить возможную агрессию немцев в сторону Польши. До прихода Гитлера к власти первый президент Чехословакии Томаш Масарик не раз заявлял, что польский коридор и Силезия должны быть немецкими 265, полагая, что таким образом он отводит угрозу от Судет.

Самый ощутимый удар во время кризиса вокруг Рейнланда французы получили от своего старого союзника — Бельгии, для которой действия немцев потенциально несли не меньшую опасность, чем для Франции. 6 марта 1936 года, за день до ввода германских войск в Рейнскую зону, бельгийцы уведомили Париж