Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

о денонсации секретной франко-бельгийской военной конвенции 266. Этот шаг никак не был связан с действиями Германии. Он был вызван внутренней ситуацией в самой Бельгии, где давно росли опасения, что Франция может втянуть страну в конфликт, рожденный где-нибудь в Центральной Европе. Бельгийцы помнили французское вторжение в Рур и теперь боялись превратиться в левый фланг обороны Франции, стать военно-техническим продолжением французской линии Мажино. Подобные опасения усилились после подписания франко-советского пакта. К старым антибольшевистским настроениям все больше примешивались и антифранцузские. В той или иной степени эти чувства разделяли обе основные общины Бельгии. Зара Стайнер, крупнейший современный историк международных отношений того периода, посчитала даже, что «валлоны боялись французов, а фламандцы ненавидели их» 267. Возможно, это и преувеличение, но рост антифранцузских настроений в Бельгии не вызывал сомнений. В таких условиях бельгийское правительство предпочло совершить крутой маневр — двинуться от военного союза с Францией в сторону нейтралитета. Правда, бельгийское правительство предпочитало говорить не о нейтралитете, а о «политике полной независимости», но сути это не меняло. Король бельгийцев Леопольд III вскоре признал, что «занятие (Германией) Рейнланда... практически вернуло нас к тому положению, что мы занимали до (Первой мировой) войны» 268. Совпадение по времени с вводом германских войск было случайным, но от этого неожиданный бельгийский шаг ощущался во Франции еще болезненнее.

Впрочем, своим основным союзником в противостоянии с Германией Франция всегда считала Великобританию. После войны генерал Гамелен, сравнивая двух гарантов Локарно, писал: «Какой бы ни была важность наших отношений с Италией, реальное значение для нас имело лишь укрепление солидарности с Лондоном. Италия была для нас важна; Британия — жизненно необходима» 269. В Париже внимательно следили, как отреагирует Лондон на оккупацию Германией Рейнской зоны и выход из договора Локарно. В том, что говорил и писал Иден в первые после случившегося дни, откровенно читалась растерянность. Его особенно возмущал тот факт, что Германия односторонне вышла из договора, подписанного ею по доброй воле, без какого-либо принуждения. Хотя была возможность все обсудить и обратиться в международный арбитраж. Иден опасался негативной реакции в Британии на дальнейшее развитие англо-германских отношений. «Боюсь, что односторонний отказ от договора, — сказал он 7 марта послу Гёшу, — самым печальным образом скажется на позиции правительства Его Величества и британском общественном мнении» 270. В этом Иден ошибся. Ни в Лондоне, ни в Лиге Наций действия Германии не вызвали серьезных протестов. Никто не призывал к санкциям против Германии. Контраст с войной в Эфиопии «был поразительным» 271.

Гитлеру оставалось в который раз потирать руки и наблюдать, как англичане и французы ищут выход из подготовленной для них элементарной ловушки. Приманка в виде «мирных предложений», которые Германия включила в официальное заявление, озвученное фюрером 8 марта, была с готовностью проглочена в Лондоне. «Мы не должны закрывать глаза на предложения “противной стороны”, — говорил Иден французскому послу Шарлю Корбену. — Они, несомненно, окажут значительное влияние на общественное мнение. Мы не можем оставить эту сторону вопроса без внимания» 272. Идена совсем не смущало, что он противоречил сам себе. «Развенчан миф, — признавал Иден, — будто г-н Гитлер отказывается только от договоров, навязанных Германии силой. Мы должны быть готовы к тому, что он откажется от любого договора, даже достигнутого путем свободных переговоров. Это может произойти в тех случаях, когда а) договор ему более не подходит; в) Германия чувствует себя достаточно сильной и обстоятельства позволяют сделать это». И тут же добавлял, что «в наших собственных интересах достичь с Германией как можно более всеохватывающее и далеко идущее урегулирование, пока г-н Гитлер расположен пойти на него» 273. В очередной раз очередной глава Форин Офис не мог определиться, следует Гитлеру верить или нет. И как всегда, надежда на достижение согласия брала верх.

Еще в октябре 1933 года, вскоре после выхода Германии из Лиги Наций, многолетний бессменный секретарь британского кабинета министров Морис Хэнки задавался риторическим вопросом — с каким Гитлером странам Запада приходится иметь дело? «С автором Mein Kampf, убаюкивающим оппонентов правильными словами, чтобы выиграть время и вооружить свой народ? Или же это новый Гитлер, почувствовавший на себе бремя государственной ответственности и желающий избавиться, как многие тираны прошлого, от старых безответственных заявлений?» 274 До определенной поры англичане предпочитали думать, что имеют дело с ответственным политиком. Потому что иначе, признавался в ноябре того же 1933 года посол Эрик Фипс, «мы должны были бы объявить “превентивную войну”» автору Mein Kampf 215. В 1936 году Идену еще хотелось верить Гитлеру. Поэтому он предостерегал Францию от любых военных действий против Германии и утверждал, что «должно быть четкое понимание того, что (осуждение Германии Лигой Наций) не повлечет за собой французского наступления на Германию вместе с просьбой о нашем вооруженном содействии» 276. Более того, Иден собирался вставить в свое ближайшее выступление в палате общин пассаж, где говорилось бы, что, несмотря на денонсацию Германией договора Локарно, Великобритания по-прежнему считает себя связанной взятыми по нему обязательствами «прийти на помощь Франции или Бельгии в случае непосредственного нападения на них Германии... и на помощь Германии, в случае нападения на нее Франции или Бельгии» 277. Лишь благодаря усилиям Ванситарта этот пассаж удалось принципиально изменить на заседании британского правительства 9 марта. В результате Иден сказал в палате общин, что «наши гарантии распространяются только на Францию и Бельгию» 278.

Дальнейшее развитие событий показало, что англичане озабочены прежде всего тем, чтобы «выиграть время, успокоить французов и создать основу для дальнейших переговоров с Германией» 279. Все это было не так сложно. Французы много шумели и протестовали, но не могли решиться на какие-то действия без поддержки Англии, а немцы сами желали переговоров. Даже без видимых результатов такие переговоры означали для них очередной успех политики fait accompli (свершившегося факта). Результатом английских усилий стали совместные предложения стран — участниц Локарнского соглашения (Бельгии, Франции, Великобритании и Италии), переданные Германии 19 марта 280. Этот документ носил явный умиротворяющий характер. Самое грозное положение, которое он содержал, заключалось в поручении генеральным штабам участников соглашения в Локарно рассмотреть технические вопросы взаимодействия в случае неспровоцированной агрессии. Поскольку реоккупация Рейнланда агрессией не являлась, на это предупреждение немцы могли смело не обращать внимания. Германии также предлагалось согласиться на рассмотрение международным арбитражем вопроса соответствия франко-советского пакта положениям договора Локарно, отвести (вместе с французами и бельгийцами) войска на двадцать километров от границы, допустить временное (до принятия нового соглашения) размещение