Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

Так или иначе, но то, что Литвинов уцелел, воспринималось современниками как настоящее «чудо» 13. Многие советские дипломаты, в том числе из ближайшего окружения наркома, были расстреляны в годы предвоенных сталинских репрессий. Неумолимая машина красного террора уничтожила Н.Н. Крестинского, Г. Я. Сокольникова, Л.М. Карахана, Б. С. Стомонякова, бывших в разные годы заместителями Литвинова. Были репрессированы многие советские полпреды и сотрудники центрального аппарата наркомата иностранных дел. Вызов советского посла из-за границы в конце 1930-х годов вполне мог оказаться для него фатальным. Поэтому Литвинов старался без острой необходимости в Москву никого не вызывать. Когда полпред в Греции М. В. Кобецкий, который в свое время был помощником Зиновьева, в ходе суда над последним попросил разрешения приехать в Москву, чтобы объясниться, Литвинов отправил ему короткую телеграмму: «Оставайтесь на месте и ждите дальнейших распоряжений» 14. Нарком вообще предпочитал собирать работавших за рубежом советских дипломатов для консультаций и совещаний в Женеве или в Париже. Однажды полпред в Венгрии А. А. Бекзадян приехал домой без вызова, по каким-то своим делам. Литвинов потребовал, чтобы тот немедленно отправлялся обратно в Будапешт. Уехать Бекзадян не успел 15. Всего же, по цифрам, приводимым западными авторами, репрессиям подверглись 34 % сотрудников НКИД. Среди руководства наркомата эта цифра была еще выше — 62% 16. Советский дипломат-невозвращенец Ф. Ф. Раскольников в 1939 году в открытом письме Сталину прямо обвинял вождя: «Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый опытный и культурный дипломат, вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат Народного комиссариата иностранных дел...» 17

В НКИД, как и во всех других советских ведомствах и учреждениях того времени, царила гнетущая «атмосфера тревоги, подозрительности и какой-то непредсказуемости» 18. Так же, как и в советских зарубежных миссиях. «Мы все ходили, не обсуждая то, что происходило», — вспоминал невозвращенец А. Г. Бармин, которого процесс Зиновьева, Каменева и других застал в Афинах 19. Решивших не возвращаться на родину, кстати, было немного. Большинство, даже понимая, что их ждет, послушно уезжали в Москву. Между собой дипломаты, как и все советские люди, старались не вести откровенные разговоры. Тем более странным казалось поведение Литвинова, в доме которого «даже не пытались скрывать своего скептического, а то и саркастического отношения к царившему в стране произволу. Когда первый полпред СССР в США А.А. Трояновский в присутствии Литвинова упомянул о ком-то из общих знакомых, кого окрестили шпионом, Максим Максимович заметил: “А что же тут удивляться, теперь все шпионы, а если кто-то еще не шпион, то в любой день может им стать”» 20. В такой ситуации всех наблюдателей, как в Советской России, так и за рубежом, конечно, интересовал вопрос, уцелеет ли сам Литвинов? Однако, с точки зрения мировой политики, куда важнее были другие вопросы — почему был отставлен Литвинов, изменится ли после его отставки внешняя политика СССР и если изменится, то в какую сторону?

Литвинов находился у руля советской внешней политики почти двадцать лет. До 1930 года — вместе с наркомом Чичериным, а в дальнейшем, вплоть до своей отставки, — единолично. Еще до революции Литвинов десять лет жил в Англии, где даже женился на англичанке. Многие считали его ярко выраженным англофилом 21. В целом так оно и было. Однако это мало сказывалось на той политике, которую он проводил 22. Здесь нарком руководствовался, прежде всего, поздним ленинским мировосприятием, нашедшим свое отражение в инструкциях советской делегации, отправлявшейся на Генуэзскую конференцию (Ленин тогда потребовал исключить из выступления Чичерина слова, что большевистская «историческая концепция включает применение насильственных мер» и о «неизбежности новых мировых войн»). Как и все большевики, Литвинов верил в конечную победу коммунизма. Но искусственно раздувать пожар коммунистических революций он не собирался. Литвинов стоял за диалог с Западом, за ту форму миропорядка, которую впоследствии стали называть «мирным сосуществованием».

Сам этот термин начал активно использоваться в советской внешнеполитической доктрине в 1960-е годы, а во времена Литвинова его заменяли другим — говорили о «борьбе за мир». Некоторые историки, правда, полагают, что «мирное сосуществование» было уже тогда и являлось такой формой международных отношений, которая позволяла «развивать нормальные, стабильные и благоприятные дипломатические отношения с индустриально развитыми капиталистическими государствами, а также поддерживать с ними экономические связи и вести взаимовыгодную торговлю» 23. Но сути это не меняет. Литвинов был сторонником именно таких отношений с Западом.

Интересную характеристику дал советскому наркому Р Липер, британский дипломат, знавший Литвинова с 1918 года. «Вполне умеренный и благожелательный по советским меркам человек, — писал Липер в 1933 году, — он является коммунистом ленинской школы и будет твердо стоять на тех позициях, которые он считает принципиальными» 24. Совсем иное отношение к Литвинову было у многих сталинистов. «Гнилым человеком», «совершенно враждебным к нам», называл Литвинова сменивший его Молотов 25. На Западе Литвинова считали большевиком, в Советской России — либералом прозападного толка. Большой внутренней драмой этого человека было то, что и там и там к нему относились с недоверием. Все годы руководства советской внешней политикой Литвинов оставался чужим среди своих и чужих. Хотя на самом деле Максим Максимович был настоящим профессионалом, умевшим отделять политику от идеологии. Естественно, в силу обстоятельств и существовавших в Советской России объективных реальностей нарком часто прибегал в своих выступлениях к большевистской лексике. Он говорил вполне разумные вещи, облекая свои мысли в коммунистическую фразеологию. Но по-другому в сталинской России было нельзя. Возможно, именно это смущало как многих его партнеров по переговорам, так и соратников по большевистской партии.

Именно Литвинову (вместе с Г. В. Чичериным) принадлежит заслуга создания в Советской России профессионально организованного внешнеполитического ведомства — НКИД, по сути, мало отличавшегося от аналогичных ведомств других европейских стран (разве что наличием парткома, профкома и комитета комсомола). Народный комиссариат иностранных дел при Литвинове имел традиционную для подобных ведомств структуру с региональным и административно-хозяйственным делением. Во главе наркомата стоял министр, имевший нескольких заместителей, которые курировали те или иные направления. Кандидатуры наркома и его заместителей рассматривались на политбюро ЦК ВКП(б) и утверждались постановлениями ЦИК, позже — указами Президиума Верховного Совета СССР. Политбюро могло также рассмотреть и кандидатуры ключевых послов. Руководители более низкого уровня («обычные» полпреды, начальники отделов) подбирались оргбюро ЦК и согласовывались с наркомом. С конца 1930-х годов этой работой руководил Г.