Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

С крысами борются. Считается, что они попадают на борт по швартовам, если те не снабжены специальными щитами-отбойниками. Периодически (если корабельный доктор не лентяй) проводятся дератизационные мероприятия – разбрасываются приманки, – и крысиный шум стихает, сменяясь характерным запахом: «У вас что там – крыса сдохла?!» Но ненадолго.

Матросы ставят петли-удавки из тонкой проволоки на кабель-трассы, а корабельные коты, закормленные до состояния абсолютного отупения, даже глаз не открывают, когда эти серые тени прошмыгивают у них под носом…

Однажды крыса укусила меня за мочку уха. Я задремал, сидя на диване в штурманской, и проснулся от тонкой – как будто кто-то колет меня иголкой – боли. Открыв глаза, я увидел крысу, сидящую на задних лапках на спинке дивана – она и не думала бежать, пока я не заорал!

А как-то раз крыса залетела в брючину к мичману, тот еле успел зажать её в районе паха, и держал в кулаке, терпя боль от укусов и когтей, пока мы сдирали с него штаны…

Крысы умеют плавать, взбираются по вертикальной поверхности, окрашенной эмалью – видел своими глазами. На кораблях, где огромное количество вентиляшек, кладовых, различных выгородок, для них рай – по кабель-трассам, вентиляционным коробам можно попасть куда угодно, в том числе в кладовые провизии, не опасаясь встречи с человеком.

Но было и так…

В штурманской скр-126 жила крыска. Где-то наверзу за ЗИПами было её гнездо, откуда иногда доносилось тихое попискивание.

Появилась она недавно и вела себя очень осторожно. Как-то, задержавшись в штурманской допоздна, я вдруг увидел в полумраке за прокладчиком поблескивающие бусинки глаз. В этот раз я не подпрыгнул, не заорал, не стал кидаться в неё линейками и транспортирами, а просто постучал пальцем по оргстеклу. Бусинки пропали, но уже через несколько мгновений снова заблестели. Я неторопливо взял кусочек сухаря и медленно положил его на дальний от себя край прокладчика. И отвернулся в другую сторону. Через мгновение сухаря уже не было.

Так и пошло – вечером появлялись эти бусинки, я постукивал пальцами и клал сухарь… Достаточно скоро крыска стала смелеть, и мне удалось её рассмотреть – светло-серая шёрстка с темной полоской по спине, чистые розовые лапки, даже хвост мне показался не таким омерзительным, как у других корабельных крыс!

Через некоторое время она уже перестала реагировать на мои резкие движения, сидя на своём привычном месте и поглядывая по сторонам. Утащив кусочек сухаря или сахара, она возвращалась вновь, давала о себе знать коротким писком и садилась, обвив себя хвостом. Даже в морях она умудрялась заходить на огонёк, на качке цеплялась коготками за деревянную обшивку стола, на котором оставались заметные полоски…

Миша Морозов, командир отделения рулевых, чрезвычайно неодобрительно относился к крыске: «Развели тут, та-ащ, зоопарк, говно это крысиное скоро везде будет, скоро вообще на голову прыгать начнёт…»

«Смотри мне, – строго-настрого предупредил я его, – не вздумай трогать!» Говна-то, кстати, не было, так что, зря это он наговаривал…

Длилось это «благорастворение воздухов» недолго – пришла весна, а с ней и любовь. К нашей чистенькой штурманской крыске начали ходить грязные ухажёры из носовой машины, в масле и соляре… За несколько дней они загадили своими следами чистенькие белые кабель-трассы, покрашенные Мишей в режиме дэмэбового аккорда. Отмыв в очередной раз этот любовный трек, Миша взбеленился и поставил удавки. Результативно и демонстративно. Больше в штурманской постоянно проживающих крыс не было – только проходящие…

О персональной ответственности.

В училище преподаватель профильных кафедр постоянно напоминали нам о личной ответственности штурманов. Многократно описывалась ситуация, когда командир то ли в силу ложно понятой задачи, то ли в результате недоразумения отдаёт приказ, который может привести к навигационной аварии/происшествию. При этом повторялась примерно такая фраза: «И тогда вы берёте КРАСНУЮ ручки, записываете все обстоятельства в навигационном журнале и несёте командиру корабля для ознакомления. И добиваетесь, чтоб подписал!» С учётом того, что ручкой в навигационном журнале вообще писать нельзя – и это было первое, что мы усваивали по навигации, – слова про запись КРАСНОЙ пастой врезались в память. И таились там, в глубинах. До поры, до времени.

И такая пора у меня наступила – на второй год службы, в Гремихе. Скр-126, на котором я тогда быковал (был бычком, т. е. – командиром штурманской боевой части), заступил в навигационный ремонт с готовностью к выходу 120 часов. Каково, а? 120 часов – это пятеро суток, это ж здорово! Я совсем недавно пришёл на корабль, переведясь с скр-16. Эдик Гиндин, едва дождавшись моего появления, вручил мне ключи от секретного ящика, сделал ручкой и умотал вместо меня на Каспий, едва успев на Воровский.

А мне всё в боевой части не понравилось. Нет, не то, что не хватало 3 секундомеров, 8 часов 5-2ЧМ, двух параллельных линеек и бессчётного количества измерителей, нет. Это-то как раз обычное дело. Эдик был человеком весёлого нрава, добрым – и пофигистом. Беспредельным. Вместо чётких предварительных расчётов на картах были какие-то полустёртые пометки плотницким карандашом, корректура 1 комплекта закончилась месяца за два до моего прихода, а ключи от секретного ящика оказались не нужны – замки были безнадёжно сломаны. Техника работала, но гирокомпас подозрительно долго реагировал на повороты – подсвечивая фонариком в окошечко бадьи, я с трудом разглядел там чувствительный, в мутной поддерживающей жидкости плавали лохмотья и волосья. Электрик что-то рассказывал насчёт «да три месяца назад меняли жидкость», но сознался, что за полтора года службы ни разу стол не откручивал.

Таких незначительных, по мелочи, вопросов накопился вагон. Поэтому и выход в навигационный ремонт на 30 суток я принял как подарок судьбы для исправлеия ситуации. И взялся исправлять. Заполучив добро командира (капитан-лейтенант Персиянов, красавец с усами!), я выгрузил чувствительный, вылил этот питательный бульон из бадьи, и отправился сдавать шарик на поверку в гидрографию, рассчитывая там же разжиться глицерином, бурой и формалином для шаманского ритуала по замене поддерживающей жидкости.

Вернулись мы с электриком, навьюченные, яко ослы, а на корабле приготовление… К бою и походу, да.

В каюте командира сидел НШ дивизиона Леонид Иваныч Ромашко – милейший человек, чуть картавящий, необыкновенно шарманисто произносивший этим выговором командные и прочие слова военно-морского обихода. «Штурман! – заголосил Персиянов, – через два часа выходим на обеспечение единички! Подводники очень просят, у них контрольный выход на боевую»

Ещё год назад гремихинская противолодочная бригада была ОВРой в составе 3 флотилии пл под знаменем «дяди Саши» Устьянцева, человека легендарного, отказать ему, даже перейдя в только что созданную