«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

паломничество к лагерям немецких обывателей, воспринимавших многонациональное собрание пленных врагов как захватывающее зрелище. В чрезмерном любопытстве населения прослеживается влияние так называемых «показов народов» («Voelkerschau»)[428], получивших широкое распространение в вильгельминистской Германии с конца XIX в. Как в колониальных диковинках, так и в военнопленных экзотических народностях население стремилось найти подтверждение превращению Германии в мировую державу. Неутихающий интерес публики к массе безоружных врагов в тылу вызвал беспокойство немецких военных органов, опасавшихся распространения эпидемий и шпионажа, а также стремившихся к идеологической интеграции тыла в соответствии с представлением об «отечественном кодексе поведения» (У. Хинц). Поэтому в Германии убеждение в нежелательности контактов мирного населения с солдатами противника приобрело уголовно-процессуальное выражение. Согласно § 9 прусского закона «Об осадном положении» от 4 июня 1851 г., за недозволенное общение с пленными нарушителю грозил высокий денежный штраф и тюремное заключение до 1 года[429]. Отрывочная судебная статистика свидетельствует, что чаще всего приговоры выносились женщинам, замеченным в оказании пленным различного рода знаков внимания, а также торговцам за незаконную продажу товаров, прежде всего спиртного[430].

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ НА РАБОЧИХ МЕСТАХ

Характер взаимоотношений военнопленных и гражданских лиц вне пределов лагерей зависел от отрасли принудительного труда, в которую они были привлечены. Если в сельском хозяйстве «образы врага стечением времени теряли свою остроту»[431] и контакты в большей степени входили в русло бытового повседневного общения, то на промышленных предприятиях, особенно в шахтах, военнопленные оставались «чужеродным телом» и даже угрозой, что обусловило преобладание конфликтных ситуаций.

В сельской местности дробление рабочих команд и нехватка охранников и переводчиков повышали плотность контактов с владельцами поместий и их домочадцами. Здесь положение пленных в какой-то степени приближалось к привычному для немецких жителей статусу польских и русских батраков, которые до войны были обыденным явлением на территории Восточной Германии. Размещение работников не в закрытом лагере, а непосредственно в хозяйствах, работа бок о бок и совместные трапезы вынуждали все стороны находить приемлемые формы коммуникации[432]. А выявившийся уже к 1916 г. дефицит принудительных работников побуждал хозяев к созданию для них сносных условий во избежание жалоб контрольным офицерам и перевода пленных в другую команду[433].

Сложившаяся в деревне ситуация отражена в ироническом фельетоне «Зверства по отношению к русским военнопленным», который был опубликован в одной из кёльнских газет: «Русские идут! — и все население деревни бежит, чтобы их увидеть. Молодые девушки спорят, кому достанется самый красивый. Старшее поколение рассчитывает на рабочую силу. И хотя она тоже требует оплаты, прежний работник обходился гораздо дороже. Поэтому военнопленных стараются содержать как можно лучше, чтобы они не жаловались и не бежали. И вот русский становится господином: салат он отвергает со словами — „это для скотины“, а кофе он наполовину разбавляет молоком»[434]. В отчетах контрольных офицеров все чаще регистрировались случаи слишком либерального поведения хозяев в отношении принудительных работников: «Некоторые богатые крестьяне возят своих военнопленных в воскресенье в кабак в ближайшую деревню, а вечером порядком набравшаяся компания возвращается домой»[435]. Множились сообщения о свободном передвижении военнопленных по деревням в вечернее время, совместных с хозяевами играх в кегли и карты, посещениях ярмарок и катаниях на каруселях[436]. При обыске возвращавшихся в лагерь работников охрана изымала продукты, деньги и даже фотографии хозяйских дочерей[437]. Взаимоотношения на селе вызывали негативную реакцию не только местных ведомств, но и прибывавших на побывку с фронта немецких солдат. В письме в местную газету один из них возмущался увиденным на вокзале родного местечка: работодатель приветствовал рукопожатием прибывших по железной дороге пленных и усадил их рядом с собой в повозку вместо положенного пешего марша до места работы[438].

Несмотря на угрозу уголовного наказания, сельские жители зачастую становились пособниками военнопленных в осуществлении попыток побега. В качестве мотивов здесь выступали не только сочувствие, а в случае представительниц прекрасного пола — страсть, но и желание заработать. В материалах вюртембергского правосудия упоминается дело о побеге русского офицера, которого, после обещания крупного денежного перевода из России от состоятельного отца, в течение полугода скрывала семья полицейского. Граф выезжал на прогулки с дочерьми хозяина под видом племянника, приехавшего на побывку с фронта, а позже был снабжен немецкой униформой, оружием и едой для пересечения западной границы. В ходе судебного процесса беглец за недоказанностью шпионских намерений отделался самым легким наказанием — 3,5 месяцами тюрьмы. Члены укрывавшей его семьи были приговорены к заключению от шести месяцев до одного года[439].

Для борьбы с доверчивостью и беспечностью работодателей по отношению к пленным на местах была инициирована просветительская кампания, достигшая своего накала в период так называемой «антисаботажной истерии»[440]. Жителям постоянно напоминалось, что «военнопленные — представители враждебного народа…желание и цель которых, чтобы мы проиграли, а их народ победил»[441]. Население призывалось принимать посильное участие в надзоре за принудительными работниками и не подпускать их близко к складам с зерном и оружием, а также к ремесленным мастерским. Работодателей ставили в известность, что за слишком хорошее обращение с военнопленными они могут совсем лишиться дешевой рабочей силы. В ходе агитации инспекции лагерей работали прицельно с отдельными группами населения, например, с молодежью. Юношам вменялось в обязанность следить за проходящими мимо их населенного пункта мужчинами и заговаривать с ними для выяснения национальной принадлежности[442]. Мирные жители стимулировались к сотрудничеству с военными органами не только угрозами, но и поощрениями: за содействие в поимке военнопленного полагалось денежное вознаграждение[443].

Отношения в сельскохозяйственных командах не были лишены и конфликтной составляющей. Работодатели стремились нажиться на дешевой рабочей силе, требуя разукрупнения команд и передачи военнопленных из ведения общины в частные хозяйства. Во многих подобных случаях контрольные офицеры фиксировали нарушение условий договора и эксплуатацию работника сверх положенной нормы[444]. Расследование полицией Вюртемберга повторяющихся жалоб одного из землевладельцев на саботаж со стороны работника показало, что первый просто стремился получить денежную компенсацию от комендатуры за потерю рабочих рук[445]. В целях экономии ставших дефицитными продуктов хозяева поместий вводили в рацион работников конину[446]. В случае жалоб контрольному офицеру военнопленные рисковали стать жертвами личной мести хозяина. Так, после заявления одного из военнопленных о плохом питании и грубом обращении с ним владелица поместья обвинила его в саботаже и настаивала на судебном преследовании[447]. Часто в комендатуры поступали жалобы соседей и местных священников на издевательства над пленными со стороны охранников и работодателей[448]. В случае оказания сопротивления в ход пускалось огнестрельное оружие