«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

продуктов или помощи при побеге[470]. В некоторых случаях женщины, в том числе замужние, решались на бегство с пленными через границу. Замужняя Марта Вебер, задержанная с беглым русским солдатом на границе с Австрией, на допросе показала, что работала с ним в поле и наблюдала, как за хорошую работу пленных называли собаками и плохо кормили. Свою деятельную помощь в побеге она объясняла желанием добраться с военнопленным до России, получить там от него обещанные продукты и вернуться назад. Солдат, в свою очередь, подтвердил, что имеет в России жену, но готов был с ней развестись и жениться на Марте, отвага которой вызвала у него «сердечную склонность»[471]. В следующем протоколе сообщалось о замужней даме 39 лет, бежавшей с пленным русским 20-летним юношей через голландскую границу и прихватившей из семейного сейфа крупную сумму денег[472].

Инициатива той или другой стороны не всегда заканчивалась полюбовным соглашением. Русские военнопленные отвергали ухаживания немецких дам со ссылкой на разницу в вероисповедании или верность русской жене. В эти случаях они были вынуждены покидать рабочие места, так как оскорбленные женщины делали их повседневное существование невыносимым[473]. В одной из баварских деревень полиции удалось раскрыть двойное правонарушение: женщины занимались воровством домашней птицы, одевая при этом сапоги военнопленных, с которыми они состояли в интимной связи. По их замыслу, в случае расследования все подозрения пали бы на русских, так как немецкая общественность заранее была настроена против них[474]. Документы немецких военных органов содержат множество свидетельств, когда недозволенные отношения завершались драматическим финалом. Так, военнопленный, состоявший в связи сначала с одной, потом с другой дочерью хозяина, в ходе объяснений был застрелен их отцом[475]. Другой, уличенный работодателем в интимных отношениях с его женой, сам утопился в озере, опасаясь расправы[476]. Отказ немецкой девушки от незаконной связи под предлогом, что «с такой свиньей она не будет иметь ничего общего», вызвал у военнопленного приступ ярости, во время которого он нанес ей смертельный удар по голове[477]. Подобный случай в одном из вюртембергских поместий завершился самоубийством русского солдата[478].

После заключения мира на Восточном фронте немецкая сторона отказалась от судебных преследований и признала возможность заключения браков между военнопленными и немками. Определение деталей процедуры в каждом отдельном случае было передано в компетенцию командований военными округами. В целом заявители должны были доказать перспективу длительного пребывания в Германии в виде трудового договора, а также отсутствие дисциплинарных и уголовных взысканий за период плена[479]. Процесс значительно ускорило заявление советского представительства о согласии принять репатриируемых военнопленных с женами и детьми в России. Бюро в Берлине брало на себя все расходы по содержанию семей в лагерях и по проезду их на родину[480]. В ответ немецкая сторона высказала свою заинтересованность в скорейшей отправке будущих советских гражданок из Германии. В лагерные комендатуры и в Бюро поступал поток вопросов о механизме официальной регистрации уже сложившихся отношений, нередко военнопленных интересовала возможность заочного развода с русской женой для оформления нового брака[481]. Вскоре в лагеря была разослана инструкция по совершению обряда бракосочетания. Прежде всего, местный комитет должен был составить акт о совместном проживании «жениха» и «невесты» и об их обоюдном желании придать ему законный характер. Документ подписывался минимум тремя свидетелями и отсылался православному священнику в Берлин, получившему право выдавать свидетельство о браке на немецком языке[482].

Однако при попытке упорядочить ситуацию советские и немецкие ведомства столкнулись с определенными сложностями. После возвращения в лагерь многие объявляли себя холостыми или сознавались, что в России у них остались законные семьи. Подобному поведению невольно способствовало само Бюро, определившее, что военнопленные с женами будут отправляться на родину в последнюю очередь[483]. В результате и немецкие органы, и советское представительство были завалены жалобами женщин, проживших с военнопленными несколько лет и даже имевших от них детей, но брошенных на произвол судьбы уехавшим на родину солдатом[484]. Немецкая сторона пыталась защитить интересы женщин с помощью юридических механизмов. Гражданки, собирающиеся заключить брак, настойчиво предупреждались об опасности оказаться без средств и нового мужа после въезда в Россию[485]. Для гарантии получения алиментов на детей от внебрачной связи с военнопленными женщинам рекомендовалось документально фиксировать факт отцовства. В случае отказа пленного принимать на себя положенные обязательства мать получала право добиться этого в судебном порядке[486].

Часть военнопленных использовали связь с немецкими женщинами как предлог остаться в Германии. Представители данной группы должны были доказать, что гражданская жена или внебрачный ребенок находятся на их содержании. В этом случае они освобождались из лагеря, переводились на самостоятельное обеспечение и получали разрешение на пребывание и дальнейшую трудовую деятельность[487].

При отсутствии общей статистики заключенных браков, тем не менее, можно предположить, что их число было относительно высоким. Протоколы осмотра лагеря Кассель советскими представителями в 1921 г. свидетельствуют, что из 500 находившихся в этот момент в лагере человек 177 жили в гражданском браке, 32 имели внебрачных детей[488]. У многих пар дети рождались уже на пути в Советскую Россию[489].

II.5. немецкая «политика просвещения» национальных меньшинств российской империи: стереотипы, пропаганда и восприятие

Военнопленные солдаты и офицеры русской армии отражали этническое многообразие Российской империи. Согласно неполной немецкой статистике, в ходе войны помимо коренных русских в лагерях оказалось более 150 тыс. украинцев[490], 50 тыс. «татар» (мусульман)[491], около 30 тыс. поляков[492], около 30 тыс. евреев[493], 16 тыс. русских немцев[494], 12 тыс. прибалтов (литовцев, латышей и эстонцев)[495] и 3 тыс. грузин[496]. Эти национальные группы рассматривались немецкими военными органами как один из важнейших инструментов ослабления лояльности окраинных народностей по отношению к правительству противника и как проводники немецких экономических интересов на Востоке.

Привилегированное содержание и пропаганда среди национальных меньшинств не были исключительной принадлежностью немецкого ведения войны, а являлись отличительным феноменом Восточного фронта в целом. Именно здесь Первая мировая война, потребовавшая от стран-участниц максимального напряжения экономических и политических структур, выявила слабость мобилизационных институтов многонациональных империй. Одновременно противники на Восточном фронте пытались использовать конфликтный потенциал национального вопроса для достижения военных целей. Россия в формировании добровольческих батальонов из военнопленных славянских народностей видела средство раскола Австро-Венгрии и реализации панславянских идей. В военных действиях против Германии предполагалось использовать выделенных из общей массы немецких пленных эльзасцев, лотарингцев и поляков[497]. В свою очередь, устремления Центральных держав