Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

неудачей, но труды самих французских писателей изобилуют сходной критикой. Французский офицер, который служил во флоте в ходе той войны, в труде своем, отличающемся спокойным и здравым тоном, говорит: «Чему могли научиться молодые офицеры при Сэнди-Хуке с д'Эстеном, при Сент-Христофоре с де Грассом, и даже те, кто прибыл в Род-Айленд с де Тернэ[34], когда они видели, что эти флотоводцы не были преданы суду по возвращении с войны»[35].

Другой французский офицер, значительно позже, оправдывает вышеприведенное мнение, говоря об Американской войне за независимость в следующих выражениях: «Было необходимо освободиться от несчастных предрассудков дней регентства и Людовика XV, но бедствия, которыми полнились те дни, были слишком близки еще для того, чтобы наши министры о них забыли. Вследствие злополучной нерешительности, флоты, которые по-настоящему испугали Англию, уменьшились до обыкновенных размеров. Погрязнув в ложной экономии, министерство требовало, чтобы, по причине чрезвычайных издержек, необходимых для содержания флота, адмиралам предписывалось соблюдать величайшую осмотрительность, как будто в войне полумеры не всегда ведут к бедствиям. Равным образом распоряжения, поступавшие командирам наших эскадр, требовали держаться в море сколько возможно, не вступая в сражения, чреватые потерей кораблей, трудно заменимых на новые; вследствие этого не одна возможная полная победа, которая увенчала бы искусство наших адмиралов и мужество наших капитанов, уступила место успехам малой важности. Система, в основе которой положено, что адмирал не должен пользоваться всей силой, находящейся в его распоряжении, которая посылает его против врага с предопределенной целью принять нападение, а не напасть самому, которая подрывает мораль ради спасения материальных средств, должна по определению дать несчастные результаты. Не подлежит сомнению, что эта плачевная система была одною из причин недостатка дисциплины и трагических неурядиц, ознаменовавших времена Людовика XVI, (первой) Республики и (первой) Империи»[36].

В десятилетний промежуток после мира, заключенного в 1783 году, во Франции произошла революция. Этот великий переворот, который потряс основания государства, ослабил связи социального порядка и изгнал из французского флота почти всех образованных офицеров, державшихся старого порядка, не освободил флот от ложной системы. Ниспровергнуть форму правления оказалось проще, чем вырвать глубокие корни традиции. Послушаем третьего французского офицера, высшего положения и литературных дарований, рассуждающего о бездеятельности Вильнева, адмирала, который командовал французским арьергардом в Абукирском сражении и который не снялся с якоря до тех пор, пока голова колонны не была уничтожена: «Должен был прийти день Трафальгарской битвы, в который Вильнев, в свою очередь, подобно де Грассу перед ним и подобно Дюшайля, пожалуется на то, что его покинула часть флота. Есть место подозрению о некоторой тайной причине такого совпадения. Противно естеству, чтобы между столь многими почтенными людьми так часто можно было встретить адмиралов и капитанов, навлекающих на себя такой позор. Если имя некоторых из них до настоящего дня грустно связано с памятью о наших бедствиях, то мы все-таки можем быть уверены, что ошибка не всецело должна быть приписана им одним. Надо, скорее, порицать сущность действий, к которым их вынуждали, и ту систему оборонительной войны, предписанную французским правительством, которую Питт в английском парламенте провозгласил предтечей неизбежного разрушения. Эта система, когда мы пожелали отказаться от нее, уже проникла в наши привычки, она, так сказать, ослабила наши руки и парализовала нашу веру в себя! Слишком часто наши эскадры оставляли порты со специальной миссией и намерением избегать неприятеля, уже сама встреча с которым считалась неудачей. Вот каким образом наши суда вступали в бой: они подчинялись необходимости принять сражение, а не настаивали на нем… Счастье колебалось бы дольше между двумя флотами и не обрушилось бы, в конце концов, так тяжело против нас, если бы Брюэ, встретив Нельсона на полпути, смог бы вступить с ним в сражение. Эта война, как бы отмеченная робостью и оковами, которую вели Вилларе и Мартен, продолжалась слишком долго вследствие осторожности некоторых английских адмиралов и традиций старой тактики. При этих традициях и разразилось Абукирское сражение, час для решительного боя настал»[37].

Несколько лет спустя состоялась Трафальгарская битва, и вновь правительство Франции внедрило во флоте новую политику. Только что цитированный автор говорит об этом: «Император, орлиный взор которого начертал планы кампаний для флотов и для армии, был утомлен этими неожиданными несчастиями. Он отвернулся от единственного поля битвы, на котором фортуна была ему неверна, и решился преследовать Англию где бы то ни было, но не на морях; он предпринял реорганизацию своего флота, но не давал тому никакого участия в борьбе, которая сделалась еще ожесточеннее, чем раньше… Несмотря на это, деятельность наших адмиралтейств и верфей не только не ослабела, а, скорее, удвоилась. Каждый год линейные корабли или закладывались на наших верфях, или уже присоединялись к бывшим в кампании. Венеция и Генуя увидели возрождение своего старого блеска, и от берегов Эльбы до Адриатики все порты континента ревностно вторили созидательным замыслам императора. Многочисленные эскадры были собраны на Шельде, на Брестском рейде и в Тулоне… До последнего дня, однако, император отказывался дать своему флоту, полному горячей ревности и самоуверенности, случай помериться силами с врагом… Удрученный постоянными несчастьями флота, он держал наши корабли вооруженными только для того, чтобы обязать наших врагов к блокаде, огромная стоимость которой должна была в конце концов истощить вражеские финансы».

Когда империя пала, у Франции было сто три линейных корабля и пятьдесят пять фрегатов.

Обращаясь теперь от частных уроков истории прошлого к общему вопросу о влиянии правительств на морскую карьеру народов, заметим, что это влияние может выражаться двумя различными, но тесно связанными между собою способами.

Во-первых, в мирное время правительство своей политикой может способствовать естественному развитию промышленности и естественной склонности населения к таким предприятиям, обещающим выгоды, которые связаны с развитием мореходства; или оно может пытаться развить такую промышленность и такие мореходные наклонности народа в том случае, когда естественным путем они не возникли; с другой стороны, правительство может ошибочной политикой задержать и остановить успехи, которых народ достиг бы в рассматриваемом направлении, будь он предоставлен самому себе. Во всех этих случаях влияние правительства выразится или в создании, или в расстройстве морской силы страны в мирной торговле, на которой только – что полезно повторять как можно чаще – и держится по-настоящему сильный военный флот. Во-вторых, в расчете на войну влияние правительства будет выражаться «законнее» всего в содержании вооруженного флота, соразмерного с развитием торгового мореходства страны и с важностью всех связанных с ним интересов. При этом еще важнее, чем величина флота в данный момент, будет вопрос о его учреждениях,