Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

пути политического и индивидуального развития. Это устремление поддерживал Мазарини, который передал его Людовику XIV. Мы увидим ниже, насколько последний был верен таким заповедям и каковы результаты его деятельности для Франции. Пока же заметим, что из четырех элементов, считавшихся необходимыми для величия Франции, одним являлась морская сила, а второй и третий элементы практически сливались вместе ввиду тождества средств, необходимых для их достижения, и можно сказать, что морская сила была одним из двух великих средств, которыми надлежало поддерживать внешнее величие Франции. Англия на море и Австрия на суше указывали направление, которое должны были принять усилия Франции.

Что касается состояния Франции в 1660 году и степени ее готовности двигаться вперед по пути, намеченному Ришелье, то картина следующая: внутренний мир установился, могущество знати было всецело сломлено, религиозные разногласия удалось смягчить, веротерпимый Нантский эдикт все еще действовал, тогда как немногочисленных недовольных протестантов усмирили силой оружия. Вся власть принадлежала королевскому трону. В других отношениях королевство все же не могло похвалиться удовлетворительной жизнью: военного флота, в сущности, не было, торговля, внутренняя и внешняя, едва велась, финансы были расстроены, а армия пребывала в малочисленности.

Испания, перед которой все остальные державы трепетали менее столетия назад, уже давно была в упадке и едва ли представляла собой грозную силу, ибо слабость центральной власти распространилась по всем ее частям. Однако по размерам своей территории она все-таки еще притязала на величие: ей по-прежнему принадлежали испанские Нижние земли, она владела также Неаполем, Сицилией и Сардинией, Гибралтар пока не перешел к Англии, да и обширные владения в Америке, за исключением Ямайки, завоеванной англичанами несколькими годами ранее, еще не были затронуты. О состоянии морской силы Испании применительно к мирным условиям и к войне уже говорилось выше. За много лет перед тем Ришелье заключил временный союз с Испанией, в силу которого получил в свое распоряжение сорок кораблей, но неудовлетворительное состояние последних, большею частью плохо вооруженных и плохо управлявшихся, вынудило удалить их с театра действий. Флот Испании был тогда в полном упадке, и его слабость не укрылась от проницательного взора кардинала. Столкновение между испанской и голландской эскадрами в 1639 году в высшей степени ясно отразило то прискорбное состояние, до которого опустился этот некогда гордый флот. «Испанский флот, – пишет историк Дэвис, – потерпел один из тех ударов, ряд которых в течение войны низложил Испанию с высокого положения обладательницы морей в обоих полушариях до ничтожества среди морских держав. Король снаряжал сильный флот для перенесения войны к берегам Швеции и для пополнения оного приказал выслать через Дюнкерк подкрепление для команды и провиант. Флот вышел в море, но был атакован ван Тромпом, захватившим некоторые суда в плен и заставившим остальные отступить обратно в гавань. Вскоре после того Тромп захватил три английских (нейтральных) судна, перевозивших 1070 испанских солдат из Кадиса в Дюнкерк, снял оттуда солдат, но судам дал свободу. Оставив семнадцать кораблей для блокады Дюнкерка, Тромп с остальными двенадцатью вышел для встречи ожидавшегося неприятельского флота. Последний скоро был усмотрен при входе в Дуврский пролив в числе шестидесяти семи судов, на них было, кроме матросов, две тысячи солдат. Тромп по присоединении де Витта [41] еще с четырьмя судами со своими малыми силами предпринял решительное нападение на неприятеля. Сражение продолжалось до четырех часов пополудни, когда испанский адмирал укрылся в Даунсе. Тромп решил продолжать сражение в случае, если бы неприятель вышел оттуда, но Оквендо со своим сильным флотом, на многих судах которого было от шестидесяти до ста орудий, предпочел блокаду, а английский адмирал сообщил Тромпу, что ему предписано присоединиться к испанцам, если против тех откроются враждебные действия. Тромп послал домой за инструкциями, и вмешательство Англии побудило Голландию прислать изрядные подкрепления. Флот Тромпа быстро усилился до девяноста шести кораблей и двенадцати брандеров и получил приказ начать атаку. Отрядив отдельную эскадру для наблюдения за англичанами и для нападения на них, если они отважатся помогать испанцам, Тромп начал сражение при густом тумане, под прикрытием которого испанцы обрезали якорные канаты и обратились в бегство. Многие из бежавших, держась слишком близко к берегу, сели на мель, а большинство остальных, пытавшихся уйти от голландцев, было потоплено, захвачено в плен или загнано на отмели у французского берега. Никогда не бывало победы более полной!»[42]

Когда флот действует таким образом, это значит, что он потерял всякую гордость и достоинство; но флот разделял тот общий упадок Испании, вследствие которого вес державы в европейской политике с тех пор все более и более уменьшался. «Посреди блеска своего двора и языка, – говорит Гизо, – испанское правительство чувствовало свою слабость и старалось скрыть ее за привычным укладом. Филипп IV и его министр, уставшие бороться только для того, чтобы терпеть поражения, заботились лишь об обеспечении мира и старались устранить все те вопросы, какие потребовали бы от них усилий, на которые они не чувствовали себя способными. Разделенный и ослабленный, Австрийский дом имел даже меньше претензий, чем позволяло его влияние, и политикой преемников Карла V сделалось напыщенное бездействие за исключением случаев, когда их безусловно вынуждали к деятельности»[43].

Такова была Испания того времени. Та часть испанских владений, которая носила имя Римско-католических Нижних земель (современная Бельгия), угрожала сделаться обильным источником разногласий между Францией и ее естественным союзником – Голландской республикой. Последняя, политически известная как Соединенные провинции, достигла тогда предела своего влияния и могущества, всецело основанного, как уже объяснялось, на морской силе, созданной великим морским и коммерческим гением голландцев. Народ этот, более чем какой-либо другой в наше время, за исключением англичан, показал, как дары моря приносят богатство и могущество стране, слабой и бедной по своим внутренним ресурсам. Вот как недавний французский автор описывает торговое и колониальное положение Голландии около времени вступления на французский престол Людовика XIV: «Голландия сделалась Финикией новых времен. Владея Шельдой, Соединенные провинции заперли выходы из Антверпена к морю и унаследовали коммерческую силу этого богатого города, который один венецианский посланник в семнадцатом столетии сравнил с самой Венецией. Они принимали, кроме того, в свои главные города рабочий люд из Нижних земель, бежавший от испанской духовной тирании. Мануфактуры сукон, полотняных материй и т. п., где трудилось шестьсот тысяч душ, открыли новые источники доходов для народа, прежде довольствовавшегося торговлей сыром и рыбой. Одно только рыболовство обогащало Голландию. Сельдяной промысел кормил почти пятую часть населения Голландии, давая триста тысяч тонн соленой рыбы и принося более восьми миллионов франков ежегодного дохода.

Морское и коммерческое могущество республики