Крепость на Ловати - Валентин Павлович Краснопевцев

После этого мать и дочь Васильевы ходили туда каждодневно, носили передачи. Удалось однажды даже повидаться. Иван Васильевич уверял их, будто все еще обойдется. Сказал, что сидят они с Федором Андреевичем в разных камерах и что их обоих продолжают водить под конвоем на работу.　

— Ремонтируем паровоз, тот самый. Ну, мы им отремонтируем!　

Спустя неделю на работу водить перестали. И опять оказалось у Ивана Васильевича непривычно много свободного времени. Он не тешил себя иллюзиями. Пришло время подводить итог жизни.　

А она, его рабочая жизнь, тесно переплелась с биографией родного завода. Разве можно сравнивать нынешнюю махину со старыми мастерскими. В двадцати цехах работали перед самой войной почти четыре тысячи человек, выпускали из капитального ремонта по триста паровозов и пятьсот вагонов ежегодно. А литье и поковки? А запасные части и еще разные детали? По всей стране шла слава о великолукском ПВРЗ. А сколько труда вложил в него за сорок лет токарь Васильев! Не напрасно и они с Федором прожили свой век — завод после них остается. И акации с тополями останутся, что сажал в своей Самаре, затевая парк и детскую площадку, член уличного комитета Чертогонов. И дети будут жить дальше: чертогоновские Антон и Вера, Васильевские Анна, Сашенька, Тася, Лиза, Катюша и Митька.　

…21 октября в середине дня прибежала в Каменку к Марии Митрофановне из соседней деревни Рогово женщина, которую и старый и малый одинаково величали Граммофонихой. Прибежала запыхавшаяся выпалила прямо с порога:　

— Я не с добрым к вам. Хозяина-то вашего на заводе сегодня вешать будут!　

Повернулась и убежала.　

Мария Митрофановна еще и сообразить не успела — на пороге два немецких солдата с автоматами: «Геен, матка! Идти на завод, шнель!» Не выдержало опять сердце, ноги подкосились, упала Мария Митрофановна посреди избы без сознания. Солдаты, видя такое, от нее отступились и к Анне. Велели одеться и повели.　

Первое, что увидела Анна при подходе к заводским воротам, — две виселицы, а под ними столы и поставленные на них табуретки. И народ согнан, хотя больше, пожалуй, гитлеровцев. Подъехала, завизжав тормозами, машина. Из нее высадили отца и Федора Андреевича. Отца первым подвели к виселице, связав сначала руки за спиной. Стоял он под петлей спокойно, только все отыскивал глазами своих в толпе. Немецкий палач спросил у него через переводчика, не желает ли он сказать что-нибудь перед смертью — надеялись, наверно, что каяться будет и пощады просить.　

— Погибаю за Родину! — негромко, но твердо произнес отец.　

Хотел он и еще сказать, но не дали: торопливо накинули петлю, вышибли из-под ног табуретку…　

Все это видела Анна как в страшном, кошмарном сне. В глазах у нее померкло. Она стала медленно оседать на землю. Кто-то из стоявших рядом не дал упасть, поддержал. Очнулась от шума, возни и неистовых выкриков на чужом языке. Чертогонов не давал связывать себе руки. Его повалили и били жестоко а потом потащили к виселице. Повесили сразу.　

Взревел заводской гудок. Заторопились по домам после смены рабочие, но, едва выйдя за ворота и увидев виселицы и повешенных, замедляли шаг в угрюмом молчании. To был жестокий расчет фашистских палачей: рабочие, полагали они, должны получить наглядный урок того, к чему приводит неповиновение германским властям.　

Сразу пойти домой Анна не решилась и повернула туда, где жила старшая сестра Александра. Только после того, как обе выплакались, отправилась наконец к матери, через силу заставляя двигаться непослушные, сделавшиеся ватными ноги.　

Обращались утром следующего дня в немецкую комендатуру завода с просьбой похоронить казненных. Не разрешили. Правда, уже назавтра какие-то неизвестные сняли тайком с виселицы труп Васильева и захоронили в сквере неподалеку от завода, поставив на могиле деревянный крест. Чертогонова, видимо, убрать не удалось. Его труп позднее сняли сами оккупанты, а до того времени возле повешенного постоянно маячил приставленный гитлеровцами караульный.　

Десятилетний внучек Василек Самсонов слышал жуткие рассказы взрослых о смерти дедушки от рук фашистов, видел опухшие от горьких слез лица родных. Укладываясь спать, долго не мог уснуть, ворочался под одеялом. А днем шастал по огородам, высматривал что-то в заборные щели. И подкараулил. Проходил по улице немецкий солдат, наигрывая на губной гармошке. Не доиграл до конца: охнул вдруг и схватился обеими руками за налившийся кровью глаз.　

Примчавшись домой, Василек, гордый своей удачей, тут же рассказал матери о том, как выбил из рогатки глаз гитлеровцу. Насмерть перепуганная Александра упрятала мальчика в подвал, строго-настрого наказав сидеть там смирно. И очень хорошо сделала, потому что спустя недолгое время по домам зашныряли гитлеровцы, отыскивая какого-то мальчишку. Не нашли.　

Диверсии на заводе продолжались и после казни Чертогонова и Васильева. Они вызывали большую тревогу не только у местных оккупационных властей, но и у военных чинов гитлеровской Германии. Свидетельство тому — дневниковая запись начальника генерального штаба германских сухопутных войск Гальдера, сделанная им в декабре 1941 года: «…Положение с железнодорожным транспортом: значительно уменьшилось количество прибывающих эшелонов.　Причина — диверсии партизан. В Великих Луках сожжены паровозо- и вагоноремонтные мастероские»[19].　

Организаторами этой диверсии были члены молодежной патриотической группы, которую возглавил Геннадий Фокин.

ДОРОГИ РАСХОДЯТСЯ…

…Помяните России-зари сыновей.

У которых совесть и честь,

Как роса, чиста.

«Двести первая верста»

После оставления Одрин партизаны Великолукского городского отряда перешли 3 октября на заброшенный хутор Крест в Плоскошском районе. Но базу устроили в полутора километрах от хутора, для чего сделали 11 землянок. Да еще в четырех километрах от нее обзавелись двумя запасными землянками на всякий непредвиденный случай.　

Отсюда партизаны перенесли боевые действия на большак Торопец — Холм, где, действуя из засад, уничтожали вражеские автомашины с солдатами и различными грузами. В результате систематических партизанских нападений к концу октября движение по этой некогда оживленной магистрали почти полностью прекратилось. Тогда командование стало посылать боевые группы с аналогичными заданиями на другой тракт — Андреапольский, уже за 50–70 километров от новой базы. Там великолукские партизаны установили контакт с соседями — отрядом особого назначения под командованием капитана Радцева и Плоскошским партизанским отрядом.　

В середине октября они раздобыли радиоприемник и с той поры ежедневно получали информацию с Большой земли. Нарушенную было связь подпольного горкома с рассеянной группой Емельянова восстановили. В конце октября М. П. Ермолович передал ее руководству согласованное с Калининским обкомом ВКП(б) предписание: собрать воедино отряды и группы и выходить за линию