«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

агитации в их среде немецкая сторона стремилась воплотить в жизнь свое видение послевоенного порядка в Восточной Европе. Значительное влияние на реализацию обширной пропагандистской программы оказал колониальный дискурс, породивший противоречие между планами развития на окраинных территориях России современного национализма и устремлением к колонизации данных областей. Восприятие восточноевропейского населения сквозь призму колониальных стереотипов не позволило рассматривать национальные меньшинства в качестве полноценных партнеров и организовать равноправное сотрудничество с ними. Решающую роль в корректировке намерений сыграла необходимость максимального использования принудительного труда. Широкая палитра реакций пленных на агитацию не позволяет говорить о масштабных результатах пропаганды, однако свидетельствует о процессе политизации в их среде. Не в последнюю очередь она определила линии раздела внутри лагерного сообщества.

глава III

«Армия за колючей проволокой»[631]

Отсутствие полноценного учета с российской стороны и утрата центральных немецких архивов позволяют л ишь приблизительно представить облик лагерного сообщества. Согласно немецкой статистике, в ходе войны в Германии оказалось 1 420 479 русских солдат и 14 050 офицеров[632]. По данным Центропленбеж, сформированным на основе опросов вернувшихся на родину в 1918–1919 гг., большая часть из них (84 %) находилась в возрастной категории от 20 до 40 лет. По профессиональному составу преобладали хлебопашцы (64 %), 10 % приписывали себя к чернорабочим. 63 % военнопленных были женаты, при этом 49 % имели одного ребенка, 46 % — двух и более. 77 % были обучены грамоте (учитывая, что многие прошли обучение во время пребывания в плену), 20 % не умели читать и писать[633]. Необходимо, однако, отметить специфику возвращавшегося в этот период контингента. В основном, это были здоровые солдаты, уроженцы европейской России, которым удалось прорваться на родину в составе первой стихийной волны репатриации. Данная оговорка во многом снижает репрезентативность предоставленного Центропленбеж материала. Сопоставление существующих данных по русской армии накануне войны с отрывочными сведениями немецких региональных органов позволяет представить конфессиональный состав пленных: наряду с православным большинством (около 80 %) в лагерях оказались католики и протестанты (около 9 %), мусульмане (около 6 %) и иудеи (около 3 %)[634]. Попав за колючую проволоку, эта разнородная масса солдат и офицеров столкнулась с совершенно новым измерением военного опыта, усвоение которого происходило в условиях актуализации уже накопленного социального и культурного багажа и интенсивных процессов его адаптации к экстремальной ситуации заключения.

III.1. Лагерная иерархия, товарищество и конфликты

Длительное время исследования структурировали принудительно созданные сообщества, возникающие в концлагерях или тюрьмах, по признаку господства и подчинения. Заключенные в этом случае определялись как однородная масса, ставшая объектом манипуляций охраны и администрации[635]. Новейшие работы позволяют создать более детальное представление, выявить среди подавляемых формальные и неформальные иерархические образования, а также межгрупповые и личностные конфликты. Важным при этом является предположение о неизбежном наличии в подобном сообществе форм индивидуального и группового коллаборационизма, который выступает как один из столпов организации структур принуждения и важная стратегия выживания[636].

ПРИВИЛЕГИРОВАННЫЕ ГРУППЫ ВНУТРИ ЛАГЕРНОГО СООБЩЕСТВА

Во многом под влиянием созданных немецкой стороной условий формирование лагерного сообщества сопровождалось постепенным процессом дифференциации. Линии неравенства среди пленных определили близость к комендатурам, национальная принадлежность и профессиональная квалификация. Параллельно с насаждаемым «сверху» разделением в среде пленных возникла собственная неформальная иерархия, становление которой обусловили длительность пребывания за колючей проволокой (до 8 лет) и пространство относительной свободы (лагерный досуг, структуры самоуправления, контакты с мирными жителями).

Стремление лагерных администраций к утверждению порядка и дисциплины обусловило намеренное сохранение за колючей проволокой военной иерархии и армейской организации. После прибытия с фронта крупных партий военнопленных, солдаты делились на роты или бараки во главе с унтер-офицером той же национальности[637]. На него возлагалось посредничество между пленными и комендатурой, поддержание порядка в помещениях и участие в распределении солдат на работы по благоустройству лагеря. За прилежное исполнение своих полномочий старшие по баракам получали денежное вознаграждение. Однако, по наблюдениям немецкой стороны, данная категория лагерных начальников не пользовалась уважением большинства пленных и постоянно сталкивалась с панибратским отношением и неподчинением солдатской массы. Так, военный суд XII. А.К. в Саксонии, анализируя уровень преступности в лагерях, отмечал значительное количество случаев неповиновения пленных своим же соотечественникам: «…существуюттакже проблемы с нарушением субординации русских пленных по отношению к начальнику. Особенно если старшим по бараку или в команде становится их унтер-офицер, то они продолжают воспринимать его как сотоварища»[638].

Фактически сразу после создания системы лагерей немецкое командование, заинтересованное в получении информации об армии противника и в утверждении контроля над пленными, создало при цензурных отделах комендатур должность переводчика-разведчика. Он освобождался от перлюстрации писем и занимался исключительно допросом пленных, ему предоставлялось отдельное помещение для ведения с заключенными лагеря бесед «с глазу на глаз». Первичную информацию о потенциально полезных или опасных в дисциплинарном отношении лицах предоставляла цензура корреспонденции. В ПВМ считали, что необходимое доверие у склонных к сотрудничеству пленных возникнет быстрее, если обеспечить переводчика табаком, материалами для письма и чтения, а также разрешить ему поощрять нужных людей маленькими подарками[639]. Особое внимание комендатуры уделяли тому, чтобы опросы и подкупы оставались для военнопленных тайной. Деятельность офицеров разведки скрывалась под видом помощи Красного Креста, культурных мероприятий в лагере, ускоренной отправки почтовых отправлений родственникам[640].

По всей видимости, подобная тактика имела свои успехи: в документах отложились свидетельства о возникновении в среде пленных категории «доверенных лиц» комендатур. Они сообщали сведения о русской армии, настроениях в лагере, готовящихся акциях, а после революции — о политических воззрениях пленных, большевистских пропагандистах и их связях с немецкими коммунистами[641]. Утверждения пленных, что с комендатурой сотрудничали только лица еврейского происхождения, отражают не столько реальность, сколько антисемитские настроения и объяснительные коды самих заключенных. Немецкие материалы содержат упоминания о доверенных лицах всех национальностей и социальных групп. Основным мотивом сотрудничества становились вопросы выживания и получения привилегий. Примечательно, что институт доверенных лиц сохранился в лагерях вплоть до окончательной отправки контингента военнопленных на родину[642].

В одну из привилегированных групп лагерного населения постепенно превратились переводчики, набиравшиеся из числа владевших немецким языком пленных: поляков, евреев и русских немцев. Последние активно привлекались и к выполнению функций надсмотрщиков в лагерной кухне, мастерских и лазаретах. За свою работу представители данной категории переводились на льготный режим содержания: размещались в отдельных комнатах, получали дополнительное пищевое и денежное довольствие, гражданскую одежду с нарукавной повязкой, им разрешались прогулки без охраны за пределами лагеря[643]. Негативным последствием подобного сотрудничества становилось отношение товарищей по лагерю: работавшие на комендатуру переводчики не только не