«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

в пользу комендатуры[662]. Кроме того, в ходе длительной работы в лагерных мастерских пленные умельцы скапливали достаточное количество денег для посещения платных профессиональных курсов в близлежащих немецких городах[663].

Лагерные ремесленники занимали в неформальной иерархии элитарное положение, так как, в отличие от других военнопленных, сразу получали денежное содержание, могли себе позволить дополнительные продукты, были избавлены от ежедневных изнурительных маршей до места работы и пользовались благосклонностью комендатуры и охраны. Кроме того, сами пленные постоянно нуждались в починке столь дефицитной в лагерях одежды и обуви, что еще больше поднимало авторитет местных умельцев[664]. Часто портные и сапожники отправлялись в рабочие команды для приведения в порядок обмундирования работавших там солдат[665]. Тем самым они получали возможность покидать пределы колючей проволоки и становились уважаемыми посредниками между лагерем и рабочими командами, обеспечивая пленных информацией из внешнего мира.

Недостаточное обеспечение, с одной стороны, и законы функционирования неформальной иерархии, с другой, породили в лагерях интенсивное стремление к дополнительному заработку. В каждом лагере находились пленные, которые за период вынужденного заключения превратились в преуспевающих предпринимателей, сумевших войти в контакт с комендатурой или охраной и наладивших торговлю «предметами первой необходимости»: хлебом, табаком и денатуратом[666]. В письмах военнопленных упоминается также существование «ростовщиков», дававших неимущим деньги в долг под зарплату или почтовый перевод (посылку) из России[667]. Активизация деятельности спекулянтов произошла во время первоочередной отправки на родину военнопленных-союзников, получавших из лагерных хранилищ новое обмундирование. Расторопные русские скупали у них старые и новые вещи для последующей перепродажи местному населению[668]. После начала репатриации в Россию в ходовой товар превратилась очередь на отправку[669]. Особо талантливые «торговцы» умудрялись продавать остающимся товарищам так называемые «переуступочные записки» на их долю материальной помощи, поступавшей в лагеря. Позже, однако, выяснилось, что подобные расписки не имеют веса для лагерного комитета, распределявшего бесплатные посылки только между нуждающимися военнопленными, наличествующими на данный момент в лагере[670].

От тяжелых физических работ за пределами лагерей освобождались образованные военнопленные: учителя, актеры, художники, аптекари. Они использовались комендатурами в качестве работников почты, лагерной картотеки, на работах по благоустройству[671]. Данная категория активно участвовала в организации лагерного досуга: спектаклей, концертов, выставок, что возводило ее в разряд неформальной элиты. Произведения лагерных художников часто раскупались офицерами охраны или членами специально приглашенных на показательные выставки высоких комиссий[672]. Иногда, очевидно, привилегированное положение лагерной богемы и ее предполагаемый достаток вызывали зависть и требования пленных представить финансовый отчет перед общим собранием, а также регулярно оглашать сведения о зарплате театральных работников[673].

СОЛИДАРНОСТЬ И СТОЛКНОВЕНИЯ

В источниках встречаются нечастые упоминания помощи при побегах и заступничества за своих соотечественников и земляков в форме нападения на немецкий персонал. Более распространенным стало пассивное наблюдение за показательной расправой над товарищами по лагерю[674]. В немецких военных судах разбирались многочисленные случаи драк между пленными, воровства и даже убийства из-за денег[675]. Напряженные отношения, как правило, складывались между рядовыми и унтер-офицерами, назначенными немецкой администрацией на должности старших по баракам. Н.М. Жданов в своей книге приводит признание бежавшего солдата: «Было хорошо. пока наши старшие не брали верх. А потом немцы дали им право нас колотить и сечь розгами и со своими старшими стало хуже… Когда пленные стали сами собой управлять, в это время у них начались всякие кражи и неприятности… Жили мы между собой в ссорах, которые происходили из-за пищи»[676]. Статистика лагерных наказаний включала частые штрафы за ругательства солдат в адрес своих унтер-офицеров и неповиновение их приказам. При этом число подобных проступков значительно превышало количество нарушений в отношении немецкой охраны[677].

Во внешне более однородном и сплоченном сообществе офицеров существовали свои линии размежевания. А. Успенский, к примеру, упоминает стойкое разделение пленных на полковые землячества «уфимцев», «саратовцев» и т. д., старавшихся материально и морально поддерживать друг друга и отграничивавшихся тем самым от остальных[678]. Столкновения часто возникали между группами старших и младших по званию офицеров. Комендатура лагеря Дебельн неоднократно была вынуждена удовлетворять ходатайства полковника Бубы о наказании молодых сослуживцев за неуважительное отношение к старшим товарищам и просто громкое чтение в их присутствии[679]. Протоколы лагерных судов чести, учрежденных офицерами как часть лагерного самоуправления, свидетельствуют о многочисленных конфликтах, быстро перераставших из оскорблений в драки[680]. В лагерные администрации поступали анонимные доносы от русских офицеров, сообщавших о подготовке соотечественниками побега и способствовавших его предотвращению[681]. Один из подобных случаев привел к трагическому финалу: вернувшиеся в тот же лагерь после поимки и отбывания наказания горе-беглецы расправились с предполагаемым предателем[682].

Видимость солидарности мгновенно исчезала при возникновении вопросов об очередности отправки на родину. При составлении списков решение часто принималось вопреки установленным принципам старшинства плена, если выбор стоял между «коренным жителем» данного лагеря и новичком[683]. Комитеты военнопленных под давлением массы направляли в комендатуры протесты против «несправедливой отправки» из других лагерей и требовали дополнительного транспорта для себя[684]. В ситуации острого конфликта населения лагеря Цвиккау с комендатурой, где в качестве решения была предложена внеочередная отправка за счет другого лагеря, заключенные Хемница категорически отказались приносить себя в жертву оказавшимся в сложных условиях товарищам[685]. Подобная ситуация сложилась в лагере Гюстров, где прибывших из Шпрингирша присоединили к старожилам в очередь на отправку. Последние интенсивно воспротивились, так как «не хотели делить места с чужими»[686].

Нередко конфликты возникали на национальной почве. При соседстве в одной рабочей команде пленных русских и прибалтов имели место случаи намеренной порчи оборудования с целью обвинения представителя другой национальности, драки и даже убийства[687]. Национальные конфликты обострила политика привилегированного содержания, проводившаяся немецкой стороной. Так, русские немцы, прибалты, поляки и евреи, работавшие в лагерях канцелярскими служащими, рассматривались остальными военнопленными в качестве шпионов и вражеских элементов; им объявляли бойкот и угрожали расправой после возвращения в Россию. Жизнь в лагере для некоторых становилась настолько невыносимой, что они писали прошения о вступлении в немецкую армию[688]. Поведение представителей национальных меньшинств становилось предметом разбора лагерных товарищеских судов[689]. В свою очередь, по свидетельству немецкой стороны, работавшие переводчиками при комендатурах евреи и русские немцы стремились отомстить своим бывшим командирам и искажали обращения русских унтер-офицеров или солдат таким образом, чтобы охрана или комендант воспринимали их как оскорбление или попытку бунта[690]. Известие о провозглашении независимой Украины породило во всех лагерях противостояние русских