«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

В этот период пространство действия комитетов было максимально расширено. Оговорив необходимое подчинение лагерной администрации по вопросам сохранения дисциплины и ограничения внешних контактов с мирным населением, немецкая сторона полностью отдала внутреннюю организацию лагерной жизни на откуп самоуправлению пленных. Отныне члены комитетов допускались к расследованиям проступков военнопленных, присутствовали на допросах и судебных заседаниях, контролировали составление списка конфискованного имущества[732]. Они были призваны адаптировать приказы комендатуры для заключенных, могли закупать за наличный расчет нерационированные товары и заниматься другой хозяйственной деятельностью[733]. Даже перед лицом финансового кризиса лагерные дирекции были вынуждены сохранять зарплату функционерам лагерных комитетов во избежание дисциплинарного коллапса[734]. Пользуясь разрешением немецкой стороны посещать открытия памятников умершим товарищам в близлежащих лагерях, представители самоуправления сумели наладить ранее запрещенные контакты с соседями. Участвуя в траурных церемониях, комитетчики обменивались информацией, перенимали друг у друга формы самоорганизации и, ссылаясь на положение соседей, предъявляли лагерной администрации требования по улучшению снабжения своего лагеря и увеличению свобод[735].

Стремление комитетов оказывать давление на комендатуры часто приводило к стычкам и серьезным противостояниям. В лагере Котбус-Зилов назначенный на должность коменданта бывший директор тюрьмы отказался признавать сложившуюся систему самоуправления, пытаясь в обход комитета насильно привлечь пленных к работам. Категорический отказ последних привел к закрытию лагеря и вмешательству Советского бюро[736]. В Гарделегене директор лагеря также пытался снизить влияние на массу строптивых самоуправленцев и реанимировать систему назначаемых сверху старших по баракам[737]. В Штутгарте волнения начались после игнорирования комендатурой требований комитета о введении советских порядков. За «наглое обращение к коменданту» несколько активистов самоуправления были арестованы, остальные пленные были наказаны закрытием чайной и запретом на выход в город[738].

Немецкое Центральное управление по делам военнопленных оказалось в очень сложной ситуации, так как малейший конфликт лагерных администраций с пленными приводил к угрозам со стороны советского представительства ужесточить условия содержания оставшихся в России немецких граждан. Под давлением Москвы Шлезингер и его сотрудники шли на уступки и призывали директоров лагерей не вмешиваться во внутреннюю организацию лагерной жизни. К примеру, после того как в Сольтау один из офицеров охраны обвинил членов комитета в распространении в лагере большевистских идей, комендант был вынужден в присутствии представителя Советского бюро и пленных вынести выговор своему сотруднику[739]. Парадоксальность сложившейся ситуации отражена в прошении об отставке одного из охранников лагеря Ульм:«… моя дальнейшая работа в настоящих условиях в лагере не совпадает с моим достоинством как человека и немца. Русские военнопленные взяли в руки всю власть и обвиняют коменданта в систематических издевательствах… мое сердце обливается кровью, когда я вижу, что в нашей любимой стране русские военнопленные ценятся выше, чем служба почтенного человека, так как он мыслит иначе, чем нынешние властители»[740].

Радикализация настроений насильно задержанных в Германии пленных, как правило, влекла за собой сплочение лагерного сообщества вокруг комитета. На попытки репрессий со стороны комендатур в отношении лагерных вожаков пленные отвечали забастовками, голодовками и нападениями на охрану. Основные конфликты возникали по вопросам отправки на родину, списки отправляемых должны были составляться органами самоуправления. Иногда комитет не обладал достаточным авторитетом для разрешения возникавших споров и был вынужден обращаться за поддержкой к комендатуре или Советскому бюро[741]. Неслучайно во внутренних инструкциях комитетчики обращали внимание на то, что «с народом нужно общаться, возможно, вежливей»[742]. Пленные, не согласные с установленным комитетом порядком, жаловались в Берлин на кулуарность принятия решений и их несправедливый характер[743]. Кроме того, комитетчики обвинялись в финансовых махинациях, а их вынужденный отказ от отправки вызывал у остальных подозрения в стремлении разделить кассу взаимопомощи после отъезда основного контингента. Часто подобные обвинения имели под собой веские основания: члены комитетов, действительно, злоупотребляли своим положением и брали с пленных взятки за включение в список на работы вне лагеря или на отправку ближайшим транспортом[744]. Сотрудники лагерных комитетов использовали свое положение для направления в советское представительство информации о неблагонадежной «политической физиономии» того или иного заключенного, якобы являвшегося «ревностным защитником Лиги Наций», «черносотенцем», «анархистом, критикующим Советскую власть в эсеровском духе» и т. д.[745]

Вплоть до окончания репатриации Бюро старалось поставить органы выборного самоуправления под свой контроль. При возникновении трений представительство в Берлине «для усиления советского влияния» под видом пленных переводило в лагеря своих агитаторов[746]. Опасаясь первоочередного отъезда доверенных комитетчиков и воздействия намеренно остающихся в лагерях контрреволюционеров на «неразвитых и незнакомых с положением в Советской России людей», Бюро настаивало на задержке активистов от отправки в Россию[747]. Данное распоряжение было негативно воспринято самими комитетчиками, которые жаловались на изнурительную работу и прикрывали свое стремление вернуться на родину желанием принести пользу Советской власти и «дать другим возможность познакомиться с делом правления»[748].

Масштабный конфликт между комитетами лагерей и советским представительством разгорелся по вопросу созыва второго съезда военнопленных. Неудовлетворенные деятельностью Бюро активисты самоуправления многих лагерей обвинили советских представителей в полном бездействии: «…мы в лице Бюро не имеем хорошего защитника наших интересов, мы не получаем от него материальной поддержки. Наша надежда ослабевает, и мы просим Бюро приложить все усилия»[749]. Другое обращение было составлено в более угрожающих формулировках: «Ни защиты, ни помощи со стороны Бюро мы не видим. Видим только халатное отношение и бездеятельность ко всем нашим нуждам и заявлениям. Вера пропала, терпение лопнуло»[750], — далее авторы грозились направить копию письма прямо во ВЦИК. Комитетчики даже составили примерный наказ делегату предполагаемого 2-го съезда: «…требовать от Советского правительства усиления отправки, обеспечения нас лучшим питанием, свободного выхода из лагеря и проезда по Германии, отмену караула, материальную поддержку культурно-просветительской работы. Добиваться положительного решения данных вопросов»[751]. Опираясь на налаженные между лагерями контакты, представители самоуправления планировали выступить против Бюро единым фронтом и направили в Берлин петицию примерно одинакового содержания: «Если Бюро откажет нашим требованиям без уважительных причин, то выражаем горячий протест против бездеятельности Бюро и безалаберного отношения к нуждам и заявлениям военнопленных. Все последствия возлагаем на Бюро»[752]. По-видимому, не желая допустить излишней активности и стремясь сохранить контроль над пленными, Бюро под благовидными предлогами все же отказалось от проведения повторной встречи лагерных депутатов. Разочарованные пленные могли только констатировать, что им «нужна родина, а никакие бюры»[753], однако вынужденно продолжали сотрудничество с советским представительством.

ЛАГЕРНЫЙ ДОСУГ

После относительной стабилизации ситуации с обеспечением и медицинским обслуживанием в солдатских лагерях по инициативе комитетов возникли