«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

«Сквозняк» автор небольшой заметки не сумел скрыть своих эмоций оттеатральной постановки с женскими ролями: «На сцене женщины (пусть и фальшивые!), да не одна, а целых четыре»[795]. В рукописной монографии о деятельности театра в офицерском лагере Нейссе особое внимание обращалось на талант перевоплощения актеров в представительниц прекрасного пола: «Благодаря исполнителям женских ролей не чувствовалось, что эти роли исполняют мужчины»[796]. Успенский в своих мемуарах о лагере Гнаденфрай писал: «Не обходилось, конечно, и без „ухаживаний“ за нашими театральными „примадоннами“. На каждом спектакле в антрактах „обожатели“ под разными предлогами старались проникнуть в дамскую уборную, а после спектакля непременно подносили огромные букеты цветов». Увеличенный фотопортрет одной из «примадонн» стал центральным экспонатом художественной выставки[797].

В Деберлице по поводу лучшей «исполнительницы» разгорелись жаркие газетные баталии. Штатный театральный критик С. Горный в одном из номеров лагерного журнала воспел одного из актеров: «Перед вами здесь Войницкий в одной из своих ролей. Кто видел его, тот помнит, что трудно было верить, что это мужчина, а не полная обаяния и женственности красавица». В ответ на это анонимный автор уже в следующем номере опубликовал очерк «Из-за женщины»: «…я не имею ни малейшего желания здесь в плену из-за женщины поссориться, выйти с ним на дуэль или затеять газетную полемику… Выставив Войницкого как артиста в образе женщины, Горный ни словом не обмолвился о Тухшнайде, который не менее, а в некоторых ролях и более проявил ту же женственность… Это были неподражаемые женщины-подростки в одних ролях и женщины-дамы — в других»[798]. Примечательными здесь становятся серьезность соперничества за признание своей «фаворитки» лучшей, а также упоминание возможной «ссоры» и даже «дуэли» как средства разрешения мужского спора.

Одной из официально разрешенных возможностей общения с противоположным полом для русских пленных стали визиты сестер милосердия в составе нейтральных красно-крестных комиссий. И если солдаты, имевшие возможность контактировать с немками на работах вне лагеря, видели в этих посещениях повод пожаловаться на свою долю и попросить защиты, то ожидания и реакции офицеров окрашены иными эмоциями. Один из заключенных крепости Кёнигштейн признавался в письме, что перед визитом сестры пленное сообщество охватило значительное беспокойство: «В лагере появилось новое лицо, да еще и женского пола. За наше двухлетнее пребывание мы видим подобное второй раз [за год до этого лагерь посещала еще одна комиссия — О.Н.]». Все офицеры «перед ее приездом привели себя в порядок». Показательными являются также отклики на визит: один из старших офицеров отмечал, что после разговора с сестрой «почувствовал себя на 30 лет моложе». Его более молодой сослуживец в романтическом порыве посвятил уехавшей генеральше Клюевой (жене своего корпусного командира) целую поэму[799]. Сходное описание присутствует и у Успенского: «Тусклая монотонная жизнь нашего лагеря была неожиданно, как лучом солнца, освещена посещением русской сестры милосердия… Восторженно, с цветами в руках мы встретили эту даму. Ведь это была первая женщина, переступившая порог нашего заключения!.. Шутки и веселый смех впервые искренне и беззаботно зазвучали среди нас…»[800]

Тема противоположного пола нашла свое устойчивое выражение в лагерном фольклоре. Ее расцвет пришелся на период перед отправкой на родину, когда военнопленные были охвачены не только нетерпением, но и страхом перед возвращением к мирной жизни. Газета «Сквозняк» попыталась инициировать на своих страницах обсуждение перспектив возвращения домой и будущее общение пленных, особенно холостых, с женским полом: «По слухам, в России образовалась «Лига молодых девушек», участницы которой отказываются выходить замуж за военнопленных. Как быть? Редакция ставит этот вопрос товарищам и просит их присылать свои мнения и советы для того, чтобы общими усилиями предотвратить грозящую беду. Торопитесь! Поможем несчастным холостякам»[801].

Распространенность разговоров о женщинах среди репатриируемых отмечал возвращавшийся с ними в Россию В.Б. Шкловский. По его словам, в поезде бывшие пленные часто рассказывали друг другу истории о существовании в Киеве публичных домов, «где прислуживают сестры в белых халатах, а пришедших сперва моют». Автор признавал, что это были не циничные шутки, а «просто мечта о хорошем чистом публичном доме». При этом сами рассказчики искренне верили в свое повествование, искали эти дома по всему Киеву и выпытывали друг у друга адрес[802].

Другая распространенная среди пленных байка была порождена лагерными слухами об излишней свободе немцев в России и их отношениях с русскими женщинами. Согласно одному из вариантов рассказа, пленный, едущий в Россию, встретил на станции свою жену, отправившуюся с венгерцем [в других случаях австрийцем или немцем — О.Н.] к нему на родину. «Солдат сперва снимает с венгерца золотые часы — образ явно эпический, потом раздевает его, снимает с него нарядное платье, потом отбирает сундуки и, наконец, убивает, а жену везет в Россию, говоря спутникам: „У нее допытаюсь, кому что продала, а потом убью!“». Шкловский добавляет, что этот рассказ скорее всего был сложен еще в лагерях, так как цены на проданное женщиной добро соответствовали довоенному уровню[803]. Менее литературный вариант этого фольклорного произведения был помещен в омской газете «Заря»: «Возвращающийся из Германии эшелон с пленными встретился на станции с эшелоном, везущим немцев. Один из русских увидел с немцем свою жену, началась драка, отбили женщину. «До первого места доехать бы только — в прорубь брошу». Как они поладили, неизвестно»[804].

III.4. «Не друзья, но союзники»[805]: взаимоотношения с военнопленными западных стран Антанты

Неспособность русских политических институтов обеспечить моральную подготовку населения империи к войне обусловила отсутствие в обществе четкого представления как о противнике, так и о союзниках. Только после начала военных действий в прессе и публицистике начали предприниматься разрозненные попытки легитимации образа Антанты. Одним из способов создать представление о равноправном боевом товариществе наций стала идеализация взаимоотношений пленных союзников в немецких лагерях. В публикациях говорилось о взаимовыручке и совместном противостоянии лагерной администрации[806]. Однако даже пропагандистские сообщения отражали неоднозначность ситуации. К примеру, «Русский инвалид», описывавший «радость, испытанную французами при встрече с пленными русскими», невольно раскрывал неравное положение двух национальных групп: «Последние… старались им угодить, принимая на себя работы по уборке помещений, носке воды и другие повинности, налагаемые немцами на пленных». В рассказе подчеркивалась негативная роль немецкой стороны и добровольный характер поступков русских солдат[807]. В изданиях же общественных организаций более открыто говорилось о том, что плохое обеспечение вынуждает русских военнопленных попрошайничать и наниматься за еду в услужение союзникам[808].

Современные исследования, затрагивающие тему межнациональных отношений в немецких