В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

стараясь остановить стремительно льющиеся слезы. Несколько раз, как это делали взрослые, бросил маленькие комочки земли в могилу и, жадно хватая ртом воздух, повернул голову на расположенный рядом низенький холмик.

– Мама! – тихо произнес он, как бы обращаясь к матери, которой больше никогда не будет рядом с ним, как и не будет младшей сестренки.

Чьи-то руки взяли его за плечи и повели в дом. Он послушно повиновался. Шел и плакал, заливаясь горькими слезами потери самых близких и дорогих ему людей.

– Ты смотри, идут окаянные! – прозвучал звонкий женский голос. –  Ребенка загубили, сволочи. А теперь возвращаются, как ни в чем не бывало!

– А рыжего-то нет! Этих трое всего! – ответил ему другой голос.

– Так вот, значит, кто Тамарочку на мороз выкинул! – затрепетала соседка Нюра.

Витя обернулся. По занесенной снегом дороге, вжимая от холода головы в плечи, шли три немецких солдата. Несколько секунд он молча смотрел на них, продолжая стоять вполоборота. Потом взгляд его стал наливаться ненавистью, пальцы сами собой сжались в кулаки, заскрипели зубы, брови медленно сошлись к переносице. Мальчик взревел как зверь. Он издал рычание, подобное дикарю. Он рванул к дороге, но был быстро схвачен соседкой Нюрой. Дернувшись из ее рук, Витя молниеносно осмотрелся вокруг и побежал назад, к дому, потом в подворье, к дровнику, где схватил топор и, уже вооруженный им, побежал назад, громко издавая простое «а-а-а», превратившееся в боевой клич разъяренного воина.

– Ты что?! – заорала не своим голосом Нюра и отпрыгнула в сторону, испугавшись такого состояния восьмилетнего ребенка.

Увидевшие мальчика женщины заохали, их скорбный вой сменился испуганными криками. От траншеи отскочил подросток, забрасывавший землей тело маленькой Тамары в могилке, и бросился наперерез Вите. Он успел схватить его за ноги и, свалив на землю, прижал руку с топором к земле своей рукой.

– Пусти! – не своим голосом закричал мальчик. –  Пусти!

– Успокойся, –  спокойно ответил ему подросток, –  успокойся, малыш!

– Пусти, я убью их! Я их всех убью! – кричал Витя, пытаясь вырваться. –  Они мою маму убили.

Ставшие невольными свидетелями действий разъяренного ребенка, женщины заголосили и направились к солдатам, размахивая в воздухе руками и громко возмущаясь. Некоторые из них уже вышли на дорогу и двинулись навстречу гитлеровцам, выкрикивая злобные оскорбления в их адрес. Немцы остановились, оценивая происходящее. Женщины в это время упорно шли вперед и продолжали сближаться с ними, размахивая в воздухе руками.

Неожиданно и резко грохнул винтовочный выстрел, и только что воинственно наступавшие на солдат соседки молча и без оглядки побежали к своим домам, перепрыгивая через траншею. Витя выпустил из руки топор и, подхваченный с земли своей бабушкой, быстро пошел в сторону дома.

Солдаты стояли на дороге и смотрели на разбегавшихся в страхе женщин. Один из них держал наперевес карабин, из которого только что выстрелил в воздух для разгона возмущенных женщин. На месте незавершенных похорон оставалась еще не засыпанная в траншею земля, из которой временным памятником торчали две брошенные лопаты, как будто обозначавшие захоронение в этом месте двух очень близких и родных друг другу людей: матери и ее маленькой дочери.

…В хорошо освещенной ярким солнечным светом комнате, на широкой кровати, застеленной белым праздничным покрывалом, сидели мама Вити и его младшая сестренка Тамара. Они были одеты по-летнему, в светлых легких платьицах, и широко улыбались, радуясь друг другу. Витя стоял рядом и смотрел на них, ничего не произнося, просто наблюдая за самыми дорогими ему людьми. Мама поила из маленькой кружечки дочку молоком. Девочка жадно его глотала, но часть молока не попадала в ее рот и стекала по щекам и подбородку. Женщина прекращала поить ребенка и вытирала чистым белым платочком ее лицо. Они радовались жизни и смеялись. Звонкий голос матери веселил Тамару, которая в ответ улыбалась ей и Вите. Мальчик продолжал смотреть на них, наслаждаясь наконец наступившим долгожданным теплом в своем маленьком сердце.

– А где Валя? – спросил он маму.

Женщина, не обращая на него внимания, продолжала заниматься младшим ребенком.

– Мама, где Валя? – снова спросил ее Витя, теперь уже настойчивее.

Но та ничего не отвечала и с улыбкой на лице не отводила взгляда от Тамары, пившей очередную порцию молока из маленькой кружечки.

– Она идет к нам, не волнуйся, –  неожиданно ответила молодая женщина, не отвлекаясь от своего занятия.

Витя открыл глаза и с удивлением посмотрел в дощатый потолок. Он несколько раз моргнул и, окончательно проснувшись, попытался резко сесть на кровати. От бессилия и наступившего головокружения он уронил голову на подушку и понял, что маму с сестренкой он видел всего лишь во сне. Он всхлипнул. По щекам на подушку потекли слезы. Несколько раз тяжело вздохнув, он провел рукой возле себя по простыне, пытаясь отыскать сестру Валю, но, не найдя ее, вновь сделал попытку подняться. Мальчик медленно опустил ноги с кровати на пол и только тогда понял, что находится не в чулане, где спать приходилось на полу, застеленном несколькими старыми одеялами, а в отделенной занавеской части комнаты, на кровати родителей. Он с удивлением осмотрелся, постепенно замечая, что не чувствует привычной затхлости присутствия немцев в избе. В комнате было тепло и светло. Пахло чистотой и свежей похлебкой, запах которой он сразу учуял.

Витя увидел мелькнувшую за тканью занавески тень и сделал несколько робких шагов, которые дались ему тяжело из-за слабости в теле. Он держался за край кровати. Снова пошел вперед и сдвинул рукой в сторону материю. Перед ним возле печи стояла его бабушка. Мальчик вздрогнул, увидев ее. Сильно похудевшая, с буро-серым морщинистым лицом и ввалившимися пожелтевшими глазами. Она как будто немного ссутулилась, руки ее, необычно покрытые вздувшимися синими венами, вытянулись почти до колен. Одежда на ней смотрелась как с чужого плеча, хотя давно уже принадлежала ей. На голове небрежно, что не соответствовало ее привычке, был повязан черный траурный платок. Когда-то плотная, полногрудая, обладавшая немалой физической силой волевая и строгая женщина превратилась в худую и сморщенную старушку с заплаканными глазами и потухшим взглядом. Витя замер на месте, разглядывая бабушку, которая непривычно медленно топталась возле печи. Наконец она заметила внука и посмотрела на него, как бы разглядывая с головы до ног.

– Ну слава богу, оклемался! – тихо сказала она и перекрестилась, глядя на образа в красном углу комнаты. Потом она резко отвернулась и тихо завыла, запричитав: – Думали, не сдюжишь, не выкарабкаешься. Тиф проклятый!

Мальчик смотрел на нее и, морщась, вспоминал, как бредил, звал мать, сестренку Тамару и отца. Как перед ним мелькали взволнованные лица бабушки, дяди Ильи, соседки Нюры. Как ругались на немецком языке гитлеровские солдаты. Он обвел глазами комнату, отмечая для себя