Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

и Александра (родилась 18 марта 1888 г.) жили вместе с ним. Но когда они прибыли в столицу Каджарской державы, точно не известно. «Скупость» Н.Д. Кузьмина-Караваева, о которой пишут многие авторы, вполне могла объясняться необходимостью, помимо собственного содержания, обеспечивать семью. Кроме того, для Ирана статус офицера-начальника имел большое значение. Еще А. И. Домонтович отмечал, что казавшиеся сначала большими деньги, выплачиваемые Заведующему, на деле оказались не такой уж и крупной прибылью[641]. Статус требовал хорошо одеваться, иметь богатый выезд из нескольких хороших коней и экипажа, приглашать членов Миссии, иностранных представителей, шахских сановников на званые обеды и т. п. «Обеспечены русские офицеры достаточно, хотя для Персии отнюдь не роскошно – отмечал посетивший Иран в 1908 г. русский офицер. – Так, кроме сохраняемого за ними русского жалования, каждый офицер получает до 5 000 рублей в год от персидского правительства; но при тегеранской дороговизне семейному офицеру, в силу установившихся традиций, приходится тратить всё содержание на представительство и жизнь, так что откладывать что-либо невозможно. Холостому офицеру также следует жить по-барски, иметь шикарный выезд и т. д. – иначе в Тегеране к нему отнесутся… подозрительно, как к авантюристу, приехавшему в Персию для лёгкой наживы»[642]. Хотя, следует заметить, что предыдущие командиры ПКБ вполне успешно справлялись со всем этим и в рамках выделявшихся им сумм. Да и с семьями в Иран приезжали не только Н. Д. Кузьмин-Караваев, но и другие Заведующие и даже обер-офицеры. Но никто из них не поднимал перед начальством вопрос об увеличении денежного содержания.

Н.Д. Кузьмин-Караваев изначально не стремился выполнять свои служебные обязанности перед персидским правительством так же неукоснительно, как предыдущие офицеры. Видимо, будучи лучше осведомлен о целях русской политики относительно Персии и великодержавником-националистом[643] по своим взглядам, он не придавал серьезного значения формированию из ПКБ боеспособной воинской части. В упоминавшемся рапорте начальнику штаба Кавказского военного округа от 10 июля 1886 г. он прямо указывал, что командирован «не исключительно для персидской службы», а в интересах русского правительства и «русского военного дела». Поэтому просил считать его не находящимся на службе у персидского правительства, а командированным по делам русского правительства[644]. Естественно, такое понимание своих обязанностей в дальнейшем сослужило нехорошую службу как самой бригаде, так и русскому влиянию при шахском дворе.

Назначение Н.Д. Кузьмина-Караваева совпало со сменой российского посланника в Тегеране. С 25 октября 1886 г. по 12 ноября 1889 г. (отозван из Тегерана он был в октябре, а формально сдал дела в ноябре) им был генерал-майор Свиты его величества князь Николай Сергеевич Долгоруков[645]. Потомок одного из выдающихся аристократических семейств России и личный друг царя Александра III[646], храбрый офицер, разжалованный за дуэль в рядовые, но участием в боях на Кавказе заслуживший себе вновь офицерские чины, а в 1882 г. произведенный в Свиты его величества генерал-майоры[647], он был личным представителем русского императора при императоре германском, короле прусском, но за скандал с послом графом П. А. Шуваловым был отозван в 1886 г. из Берлина и направлен в Персию[648].

Н.С. Долгоруков сочетал в себе русский национализм с имперским высокомерием и пренебрежительным отношением к азиатам, в том числе и персам. «Движимый амбициями, чувством своего превосходства и превосходства своей страны, сильной неприязнью к бюрократам вроде Бирса (Н. К. Гире – министр иностранных дел Российской империи с 1882 по 1895 гг. – О. Г) и Зиновьева, Долгоруков был убежден, что факел исторической миссии России на Востоке был вручён ему, чтобы он мог осветить им великие события, – писал о нём Ф. Казем-заде. – Мастер дворцовых интриг, изысканный и очаровательный, когда необходимо, но невоспитанный и высокомерный по природе, Долгоруков по прибытии в Тегеран позволил себе в обращении с шахом и его министрами тон губернатора завоёванной провинции. Шах был оскорблён и напуган своевольным поведением нового посланника»[649]. Личные качества его также были далеки от идеальных. «У князя Долгорукого был двойственный, не прямой характер. – вспоминал о нём С. Ю. Витте. – Вообще князь Долгорукий был человек неискренний»[650]. Результатом его политики стало поражение в борьбе за концессии английской стороне и отзыв из Тегерана в октябре 1889 г. непосредственным решением Александра III[651].

3.2. Деятельность Н. Д. Кузьмина-Караваева на посту Заведующего

Во многом под влиянием поведения российских дипломатов, с середины 1880-х наблюдается усиление проанглийских настроений в среде персидской верхушки. В этих условиях пришлось действовать Н.Д. Кузьмину-Караваеву. Изначально он пользовался покровительством Н. С. Долгорукова. Оба они были военными, выходцами из аристократических семей, оба имели хорошие связи в высших кругах Российской империи. Судя по всему, взгляды на политику России относительно Персии у обоих офицеров также совпадали, а 13 лет разницы в возрасте (Н.С. Долгоруков родился в 1840 г.) вряд ли играли здесь существенную роль. Тем более что прибыли они в Иран примерно в одно время и одинаково досконально не знали ни местных особенностей, ни языка страны пребывания. Очевидно, что они сошлись не только во взглядах, но и как люди, близкие друг другу по духу. О конфликтах между ними ничего не известно. Зато посланник выступал в качестве своеобразного покровителя полковника, что было естественно в силу его положения (как в Иране, так и в России) и товарищеских отношений. Н.С. Долгоруков помог ему выхлопотать у шаха деньги на содержание ПКБ, которые были удержаны военным министром при П.В. Чарковском, а также увеличить бюджет бригады. Не случайно Н.Д. Кузьмин-Караваев был оставлен на 2-й срок заведования ПКБ – случай редчайший, а на тот момент первый в истории бригады. С одобрения же посланника он позволял себе длительные командировки в Россию, которые оплачивались из иранского бюджета. «У персов Долгоруков вызывал страх и ненависть», – писал Ф. Казем-заде[652]. Сложно сказать, насколько это отношение распространялось на его окружение, в частности на Заведующего. Источники не дают ответ на этот вопрос. Обоим им было присуще имперское высокомерие по отношению к Персии и подданным шаха, вызванное как воспитанием в европейской культурной традиции, так и реалиями местной жизни. А это не способствовало налаживанию искренних и равноправных отношений.

ПКБ в начале командования ею новым Заведующем состояла из 3 полков, 4-орудийной батареи, 2 эскадронов – гвардейского и «Кадам» (мухаджиров-«пенсионеров», инвалидов) и музыкантского хора[653].

Бригада существовала как бы в 3 плоскостях, имея списочный, реальный и наличный составы. ПКБ официально имела штатное расписание, но не на определенное количество людей, а на воинские единицы – эскадроны. 1-й и 2-й полки имели по