Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

лучше в эти помещения, то вся иллюзия от живописности декораций пропадёт: стены и потолки оказываются серыми и с рыжими пятнами от течи дождевой воды и сырости. Развешанные черкески и бурки, купленные в России, поедены молью, гнилые. Сёдла сделаны из мягкого дерева… и т. д. – всё существует больше на показ»[685]. Отмечая качественный внешний вид и продуманную планировку казармы, особенно оригинальные кровати-шкафы, устроенные при А. И. Домонтовиче, Мисль-Рустем писал: «Но не советую заглянуть в подобные шкафы, – вы найдёте там массу паразитов и грязи. В каждой комнате имеется до 150 подобных кроватей, но если вы войдёте туда ночью, то найдёте занятыми не более тридцати. Дело в том, что нижние чины большею частью женаты и ночуют дома; да к тому же на казармы и дров не отпускают. В них ночуют только “байгуши”, т. е. одинокие бедняки, и заставить ночевать там всех невозможно»[686]. «Между тем, – замечал он, – все приезжающие и посетители казарм удивляются, как всё хорошо устроено русскими»[687]. В том же духе был оборудован и лазарет бригады: внешне блестяще, внутренне – убого. Возглавлял его главный лекарь – «хеким-баши» – «принц “шах-заде”… не имевший понятия о лечении, но был известен во всём Тегеране своим красноречием». «На лекарства командиры бригады, русские полковники, не были щедры, а потому баночки в аптеке стояли всегда пустыми, как и самые кровати, так как даже редкие из больных, которые обращались к хекиму, не оставлялись им в лазарете, а гнались лечиться домой, за отсутствием казённых средств. Когда же казармы осматривали европейцы, то хеким-баши клал в постели, на время, здоровых людей. Раз я был с шахом при осмотре им лазарета, и заметил, что все баночки наполнены какими-то цветными жидкостями и порошками. Я был крайне удивлён, но когда хеким-баши подошел к шаху с рапортом, в котором он назвал его полным титулом, который был очень длинен, и когда шах, выслушивая его, улыбался, то я понял всё. За длинным титулом он доложил, что русский полковник отпускает ему “хезар”, тысячу туманов (туман около 3 руб.), а потому больных у него нет и аптека полна медикаментами и даже клистирной трубкой. Когда же потом спросили его, что у него было в баночках, то он добродушно ответил: “Вода, известь, краска и т. д. – нужно же поддержать русского полковника, а то он меня проглотит”. (Он страшно боялся полковника Ч.)»[688].

Не лучшим было и обучение «казаков». Велось оно, как отмечалось, по сокращенным русским уставам. «В отдельности каждый всадник в Персии природный кавалерист, и, можно сказать, очень хороший, – характеризовал особенности работы с личным составом ПКБ один из её инструкторов, – повторяю, что из подобного материала можно бы составить чудные лёгкие полки, если бы ввести в них дисциплину и выкинуть из строя стариков и мальчиков, которые выезжают несмотря на то, что первым около 60 лет, а вторым меньше 16, лишь бы только пополнить число всадников»[689]. «Уставы даются персам легко и офицеры скоро изучивают команды, но чистоты в построении мало, – писал тот же автор, – …Главное… чему обучают бригаду, как и весь гарнизон, это – “дефиле” – церемониальный марш: на нём персы помешаны, и правду сказать, бригада ходит церемониалом чудесно»[690]. «Она “обучается”… военным премудростям лишь настолько, насколько это необходимо для прохождения церемониальным маршем, что составляет альфу и омегу персидских требований и излюбленную тамашу (так в тексте – О. Г.) (зрелище) самого шаха и его приближённых», – резюмировал собранные им из разных источников сведения М. Алиханов-Аварский[691]. Сами учения проводились очень редко, хотя и чаще, чем в остальных частях тегеранского гарнизона. «То “Мухаррем”, то “Навруз”, то холодно, то распущены люди», – иронизировал Мисль-Рустем[692]. В другом месте тот же автор описывал обучение пехоты в Тегеране. «Во время холода занятий нет, ибо сарбазы босые, хотя и в полутуфлях: значит, 2–3 месяца долой, – писал он, – затем, два постных месяца Рамазан и Мухаррем – тоже долой, так как днём люди голодают и по закону едят только после заката солнца; один месяц после лагерей, во время отсутствия шаха, тоже отдых; в Навруз (Новый год, 9 марта) – две недели отдыху. В остальные 61/2 месяцев обучение производится 4 раза в неделю, в прохладное время от 8 до 10 часов утра, а в жаркое – от 6 до 8 утра. В один год я вел дневник, и к концу года получился вывод, что занимались учением всего 360 часов в год»[693]. Во многом эта характеристика соответствовала и делам в ПКБ. «Я могу достоверно сказать, что в один год, по веденному одним из русских инструкторов дневнику, бригада занималась немного менее 400 часов», – замечал Мисль-Рустем[694].

«Живут они («казаки» – О.Г.)…большею частью вне казарм и собираются только в часы учений, раза два в неделю», – писал М. Алиханов-Аварский[695]. «Особенная странность, – замечал Мисль-Рустем, – бригада обучается прикладке из винтовок, но не обучается, как и вся персидская армия, стрельбе. За 6 лет, что я пробыл в Персии, в бригаде не было ни одного учения стрельбы боевыми патронами»[696]. Впрочем, это объяснялось просто: пополнить боезапас было негде и нечем – персидский военный министр экономил даже на этом.

Причины парадоксальной для увеличившегося бюджета недостачи средств крылись как внутри ПКБ, так и вне ее. Отчасти они были изложены нами в очерке о П. В. Чарковском. Однако общей, «связующей» было то, что персидское правительство стало склоняться в рассматриваемый период в сторону англичан во многом из-за непродуманной и жесткой политики Н.С. Долгорукого. Поскольку он покровительствовал Н.Д. Кузьмину-Караваеву, то негласно отрицательное отношение стало переноситься на последнего. Проблема задержки денежных выплат бригаде приобрела серьезные размеры. Виной этому был, главным образом, военный министр Камран-мирза, экономивший в свою пользу на всём, на чём было можно сэкономить[697]. Хотя он считался англофилом, сказать, насколько английские представители при шахском дворе влияли на его поведение относительно ПКБ, за отсутствием достоверных сведений сложно. Вполне возможно, что он действовал из личных побуждений, стараясь ослабить бригаду. Будучи любимым сыном шаха, он не имел прав на престол, поскольку законным наследником – вали-атом – был объявлен и признан в этом качестве Англией и Россией Мозаффарэддин-мирза[698]. Однако честолюбие и жадность шах-заде были хорошо известны. «Положение принца Камран-мирзы Наиб ос-Солтане выгодно в том отношении, что живя в Тегеране, он быстрее может захватить весьма значительное личное состояние шаха и, благодаря этому, составить около себя партию», – разъяснялись опасения