Донбасский меридиан - Владимир Георгиевич Нестеренко

Солнце стояло почти в зените и хорошо припекало. Раненые чувствовали себя неважно, измучились в переходе. Палаточный санбат, раскинувшийся у лесополосы с натянутыми маскировочными сетями, жил беспокойно, как и вся линия боевого соприкосновения, ни на минуту не прекращал свои хлопоты и ждал очередных раненых. Прапорщик был тяжёл, и его первого осмотрел и обработал рану на голове хирург.

Семён терпеливо ждал, а когда оказался в руках хирурга, среднего роста, плотно сбитого, средних лет человека, спросил:

– Док, как там моя Анечка, что с ножкой? – спросил, хотя уже знал из расспросов персонала, но ему этого мало, как мало одного объяснения того события, какое для человека наиважнейшее, и он раз за разом хочет слышать о нём с подробностями, хотя уж всё знает до мелочей.

– Осколок удалили, но кость повреждена. Отправим в первый Донецкий госпиталь. Думаю, ей понадобится аппарат Илизарова.

– А меня – в Ростов? Я туда не хочу, мне бы рядом с дочкой.

– Посмотрим, что у тебя с бедром, – сказал доктор, – тогда решим.

– Найдётся ли в Донецке аппарат?

– Не знаю. Сейчас они в дефиците.

– В Ростове, если что, куплю для девочки.

Хирург неопределенно пожал плечами и принялся за своё дело.

Рана у Семёна оказалась глубокой, рваной, осколок впился в кость. Хирургу пришлось напрячься, и длительная госпитализация, как и прапорщику Бусину, оказалась неизбежной. После операции Семён лежал рядом с командиром на топчане, где обычно находились раненые в ожидании отправки в Ростов или в Москву. Они оба проспали всю ночь, а утром в комнату несмело вошла Екатерина Георгиевна в больничном халате, поклонилась раненым.

– Вот и свиделись, Екатерина Георгиевна, с нами всё хорошо, а как дела у Анечки? – ободрил вопросом Семён бабушку. – Присаживайтесь на край постели.

– Анечка моя тут пока. Ждём отправки в Донецк.

– Я считаю, ей лучше попасть со мной в Ростов. Там спокойнее и богаче лечение.

– А как же я? Мне с ней лучше бы в Донецк. Может, отец откликнется, наведается. Я просила сестричек позвонить ему. Пока не отвечает. Поди, нельзя отвечать на позиции? Ты говорил, что со звонками на передовой строго.

– Строго. Давайте номер его телефона, я дозвонюсь. Время у меня теперь, как у дурака махорки.

– Вот номер, записывай. – Екатерина Георгиевна назвала номер. Семён тут же набрал его. Ответа не последовало.

– Если жив – значит, на передке, – сказал Семён, – через полчаса повторим. Он увидит, что ему настойчиво звонят, выйдет в безопасное место, ответит. Дело знакомое.

– Спасибо, Семён. Пойду к внучке. Она в соседней палатке лежит вместе с гражданскими. Ждут эвакуацию. Прошу тебя, как дозвонишься, шумни мне.

– Не беспокойтесь, Екатерина Георгиевна, сообщу.

Бабушка ушла, а Семён потерял настроение, ворчливо забубнил:

– Нашёл было себе дочку Анечку, а тут враз лишусь. Она бы мне помогала бороться с самим собой. Устал я от окопов, постоянно дамоклов меч над головой, а мечтается о нормальной человеческой жизни. С семьей, с харчами, с банькой жаркой и всеми прочими мирными сладостями. Я даже рад, что получил ранение, совместимое с жизнью. Отдохну, восстановлюсь и активность моя – на самой высокой планке. Моему деду повезло с ранением под Москвой. Провалялся в госпитале три месяца – миновал самую страшную фазу мясорубки «Тайфуна» и нашего зимнего наступления. Для укрепления тела и духа дед попал в хозвзвод до осени.

– Далась тебе Анечка. Ты молодой, родишь свою, – осуждающе сказал Константин. – Это же счастье, если отец найдётся! Если что – сирот вон сколько.

– Далась, Костя, далась! В душу запала малышка, глазки у неё – синее небо, и фамилия с моей совпала. Всевышний свёл.

– Я смотрю, ты был бы рад гибели отца Анечки. Это же активный боец, а ты каркаешь! Екатерина Георгиевна говорила, что он с Захарченко начинал драться за Донбасс.

– Начинал, для него и для Анечки – счастье совместное, а для меня печаль. Я хотел сам выходить малышку. Денег не пожалею. Деньги – это мусор. Чем мусора больше, тем жизнь грязнее. Галя моя Анечку примет, как родную.

– Заладил ты, Семён, одну песню. Ты же разведчик, без нервов должен быть, а вот развезло тебя, как чернозём весной под колесами. Не узнаю и в разведку больше не возьму.

– Возьмёшь, куда ты денешься! Часто вспоминать стал свои семейные фирменные блюда – пельмени и беляши, а к ним стакан водки, чаще пиво жигулёвское, банька горячая на даче у отца. Обычно в субботу. Соберёмся, маманя с Галей стряпают, мы с отцом по даче управляемся, баньку топим. Аромат семейного круга до сих пор ощущается. Он даже обостряется от тех неудобиц, какие выпадают нам, воюющим солдатам. Всего этого в отпуске по ранению вкушу по полной. И снова, как новая копейка – в строй! Вместе с тобой будем ломить укропов, пока не вложим мечи в ножны. Как?

– Зубоскал ты, Сёма, хороший. Ты думаешь, я толстошкурый верблюд и не намучился в этих окопах? Намучился, как и все, настрадался от вида смерти товарищей и гражданских. Жизнь без страданий не бывает. Только я не ною, как ты, терплю.

– А мне так легче. Разве тебе не кажется, что нам повезло? Жить остались, да ещё Анечку спасли.

– Иди ты знаешь куда?!

– Не пойду! Моему деду ранение жизнь спасло. От его роты «стариков» никого на передовой не осталось, все полегли под Москвой. Дед говорил: «У меня талисман-оберег – сын да дочь в Сибири». А у меня оберег – Анечка с перебитой ножкой.

Вечерело, в изголовьях у Семёна зачуфыкал глухариной песней телефон. Раненый проворно выхватил его, ответил: «Да, я слушаю».

– Несколько пропущенных звонков с вашего телефона. О чём речь?

– Вы Белянин? Ваша дочка Анечка со мной в госпитале, раненая. Бабушка с ней, ждут отправку в Донецк.

– Анечка раненая?! Нашлась! Какое счастье! Что с ней?

– У неё ножка левая повреждена. Мы спасли Анечку и бабушку. Сейчас она в санбате лежит, и Екатерина Георгиевна во здравии с ней. А вы на передовой?

– Да, вышел для связи с вами. Вы кто?

– Сержант-гвардеец, сибиряк, тоже ранен в тот же день, что и Анечка. Нахожусь в санбате. Я хочу выходить девочку, не волнуйтесь. Вместе с ней в госпиталь напрошусь. Как победим – привезу Анечку к вам. Согласны? Подумайте-подумайте. Конечно, не так сразу, а после переговоров. Хорошо-хорошо. Бабушка, пожалуй, вернётся в свой дом. Мы с ней все варианты взвесили, выберем лучший. Буду держать вас всегда в курсе дел.

В дверях палатки стояла Екатерина Георгиевна с горестным лицом