Донбасский меридиан - Владимир Георгиевич Нестеренко

Кара

1

На дворе лил дождь. Косые холодные струи били в балконные стёкла, стекая волнами, унося присохшую пыль. Людмила Васильевна, энергичная шатенка в возрасте, с постоянно озабоченной душой и настороженными глазами, смотрела на дождевую пляску из своей комнаты, и она навевала на неё грусть потому, что сын Игорь в рейсе и, пожалуй, сейчас возится и мокнет возле своей машины. Он недавно звонил, сказал, что появится дома только завтра, поскольку сломался.

В этот час она никого не ждала, и на раздавшийся звонок вздрогнула, подумав: «Кто там может быть?» Людмила быстро прошла в коридорчик, распахнула дверь. Пахнуло сыростью. В коридоре стояла в мокрой лёгкой куртке волонтерша с повязкой на рукаве со значком Z.

Людмила Васильевна побледнела, догадываясь о причине появления девушки. Жестом пригласила войти, и та быстро переступила порог, очутившись в стандартном и тесном коридоре. Из сумочки девушка вынула небольшой лист, то есть повестку, и с вопросом: «Здесь живёт Игорь Кушников?» уверенно протянула хозяйке.

Людмила Васильевна дрожащей рукой взяла горячую бумажку от юной волонтерки, с глазами человека, честно выполняющего свой долг, и даже с гордостью.

– Это вашему сыну повестка из моботдела райвоенкомата, – пояснила волонтер, глядя на то, как мать, а она точно знала, что это мать, дико смотрела на повестку, которая обжигала ей руку. – Я обязана вручить повестку лично Игорю Кушникову. Но вижу – его нет дома. Распишитесь о вручении вы.

– Люда, кто к нам с добром или несчастьем? – раздался из смежной комнаты взволнованный сиплый голос, каким говорят старые беззубые люди.

От этого вопроса, а скорее от огненной повестки, у Людмилы Васильевны поплыли перед глазами волонтерша, стена, перекосилась дверь. Мать взмахнула руками, словно обороняя себя от человека, набрасывающего на неё чёрную маску, и грохнулась в беспамятстве на пол.

Волонтер перепугалась, бросилась к несчастной, возопив:

– Воды! – Видно, обучена тому, как надо действовать в подобных случаях.

Из комнаты выкатилась на коляске вся в белом старушка, с такой же белой прической редких волос, остановилась немо перед дочерью не в силах ехать на кухню за водой, принялась истово креститься и что-то шептать беззубым ртом.

Волонтер Лариса, увидев, что обе несчастные в шоке, сама бросилась в мокрой обуви в кухню. Схватила первую попавшуюся кружку, налила из крана воды и мотнулась назад, едва не сбив обезноженную старуху в коляске. Резко брызнув на лицо обморочной, девушка увидела, что та открыла глаза, зрачки же расплылись на всю синь, что говорило не столько о физической боли тела от падения, сколько о душевной.

– Выпейте воды, Людмила Васильевна. Не ругайте меня, я только выполняю свой долг.

– Нечего оправдываться, – отхлебнув воды, стуча зубами о край фарфоровой кружки, сказала Людмила, – я тоже в своё время выполняла долг комсомолки. Гордилась гибелью своего мужа на проклятой Афганской войне. Дура! А теперь вы погоните моего единственного сына в пекло! Не пущу! – Она в истерике разорвала повестку и швырнула под ноги волонтерше.

– Напрасно вы так поступаете, Игоря, если не явится в трехдневный срок, могут посчитать дезертиром. Вам это надо?

– Хорошо, – зло сверкая глазами, но в то же время в изнеможении, сказала мать, – завтра, как только вернётся из поездки, он явится в военкомат.

– Вот это правильно. И все-таки прошу расписаться в циркуляре.

– Помоги мне встать, разлучница, – глухо, с явной враждебностью, сказала мать, – распишусь, все же это пока не похоронка. Одну я получила тридцать три года назад.

Волонтёр, получив расписку, хватая воздух алыми губами, как рыба на суше, торопливо ушла, оставив после себя немое пространство. Людмила Васильевна, всё ещё находясь в трансе, закатила больную мать в комнату, села напротив в кресло и долго молчала, вытирая кулаком набежавшие слёзы, сморкаясь, в поданный матерью платок. Теперь ей было безразлично то, что льёт проливной холодный дождь, не даёт сыну быстро наладить машину и снова пуститься в дорогу, обрадовать её своим появлением здоровым и невредимым, с довольно сносным заработком за длительный рейс. Наконец, она вроде собралась, успокоилась, но интонации голоса не говорили об этом:

– Война в Афгане сожрала моего мужа, Андрея Кушникова. Сколько я слёз пролила в подушку, одному Богу известно. Конфликт на Даманском проглотил отца мужа – моего деверя Антона. Дед деверя, Николай, пропал без вести под Курском. Каждый из них успевал оставить после себя только по одному сыну. О судьбе пращуров пятого колена, тем более шестого, я ничего не знаю. А ты, мама?

– Очень мало. Мы боялись расспрашивать родителей, а они не хотели делиться о прошлом. Спокойнее живётся, когда мало знаешь. Мы, дети той эпохи, безоглядно верили в своё счастье без богатства и богатых. Не надо ничего копать, а молиться, замаливать свои грехи и грехи власти, просить Бога о милости и благости. Слава Всевышнему, теперь всюду храмы, можно свободно ходить и молиться. Я молюсь вместе с тобой, посещая нашу новую церковь.

– Неправда, по глазам вижу твоё лукавство. Ты историк, ты не можешь не знать глубже меня, хотя и я пошла по твоим стопам – преподаю историю. Теперь я вижу, как нам врали о кристальной чистоте большевиков! Я помню твой урок. Ты, молодая и красивая, в юбочном костюме тёмно-сиреневого цвета, стоишь у стола с учебником истории, но в него не смотришь, зная урок наизусть. В стране продразвёрстка, голод. Продотряды везут хлеб в центр. Глава продотрядников Цурюпа, сидя на мешках с зерном в поезде, падает в голодный обморок. Он не смеет взять для себя даже горсть пшеницы, зная, что рабочие на заводах голодают.

Людмила Васильевна звучно высморкалась в платок, сотрясая в гневе руками и, так же гневно смотря на мать, продолжила:

– Я верила в эту чистоту! Слышишь, верила! Верила тебе. Но, как оказалось, эшелоны с зерном на мельницы не попадали, чтобы дать муку и хлеб рабочим. Они шли в порты Одессы, Мариуполя, Новороссийска, Питера. Там отобранное у крестьян продовольствие поступало на сухогрузы, и они уходили в Германию, Англию, словом в Европу, в качестве расчета за предательство интересов Российской империи большевиками.

– Я также верила и продолжаю верить: партия мобилизовала народ на борьбу с фашизмом, и мы победили.

– Да, мы победили, но то была другая эпоха – Сталинская. Теперь нет такой силы в стране и у народа. Мы не можем оправиться от последнего жуткого предательства верхушки, встать в полный рост, а стоим на полусогнутых в потемках мракобесия олигархов. То есть воров – ставленников американцев.