Белый легион в Парагвае. Русские герои Южной Америки - Дмитрий Михайлович Абрамов

в казачьих частях Моздока и Кизляра, то теперь география их службы значительно расширилась. Помимо армейских полков Северного Кавказа офицеры-кабардинцы проходили службу практически во всех казачьих войсках (Донском, Черноморском, Оренбургском, Уральском и в других). Сведения о них содержатся в справочном издании исследователя А. В. Казакова, опубликовавшего около 900 биографий кабардино-адыгских офицеров, сражавшихся на стороне России в дореволюционный период, дослужившихся до высоких чинов и наград. Но по признанию автора даже эти материалы далеко не полны.

Одна часть кабардинцев указами правительства зачислялась в казачье сословие, другая – сохраняла особый статус «казачьих братьев» (т. е. служила в Горском полку по мере необходимости, военной опасности и пр.)[45].

Анализ послужных списков, опубликованных исследователем А. В. Казаковым, показывает, что в первой половине XIX века значительная часть кабардино-адыгских казачьих офицеров (чуть более 100 чел.) проходила службу в линейных войсках и полках: в Волгском, Горском, Моздокском, Хоперском, Лабинском, Владикавказском, Кубанском, Кавказском, Сунженском, Ставропольском, Гребенском. Т. е. кабардино-адыгские казачьи офицеры служили практически во всех линейных подразделениях Северного Кавказа. Они представляли разные сословные группы горского общества (князей, дворян, даже вольноотпущенных холопов). Но подавляющая часть казачьих офицеров происходила из узденей.

Почти треть офицеров-кабардинцев в этот период были выходцами из казачьей среды[46]. И в конце XIX века черкесы (кабардинцы) были здесь второй по численности этнической группой, составляя около трети населения. Казаки-кабардинцы начинали службу рядовыми и благодаря своим дарованиям и храбрости впоследствии становились офицерами (от хорунжих до войсковых старшин).

Включение в первой половине XIX века кабардинцев в состав линейных казачьих частей было обусловлено рядом причин. С одной стороны, старые казачьи группы на Тереке по-прежнему были ориентированы на прием людей со стороны. И северокавказская среда выступала постоянным внешним источником демографического роста казачьих общин. С другой стороны, включением кабардинцев и других «инородцев» в состав казачества правительство пыталось решить ряд проблем, в частности, пополнить казачьи части, которые несли серьезные боевые и иные потери. Кроме того, по мнению верховной власти, совместная служба должна была сближать русских и горцев, а система поощрений (чины, должности, ордена, и пр.) – способствовать созданию слоя северокавказцев, преданно служивших российскому государству. Наличие в ряде казачьих полков на линии большого количества старообрядцев приводило к тому, что власти из-за недоверия к ним предпочитали назначать командирами мусульман. Наконец, кабардинцы, переходя в казачье сословие и даже в православие, пытались решить земельную проблему (наделялись земельными наделами по достаточно высоким нормам, как в местах нового, так и прежнего проживания). Причисление к казачьему сословию для не богатых и мелкопоместных узденей открывало новые социальные перспективы и возможности.

В целом, включение кабардинцев в состав линейного казачества, начавшееся в XVIII и продолжившееся в первой половине XIX века, способствовало дальнейшей интеграции северокавказцев в российскую военную и социальную структуру, что можно рассматривать как одно из проявлений тенденции к равноправному историческому партнерству народов Северного Кавказа. Во второй половине XIX – начале XX века служба кабардинцев в казачьих частях не была столь заметна. В основном, моздокские кабардинцы продолжали нести службу в полках Терского казачьего войска (Волгском, Кизляро-Гребенском и др.) и даже занимали командные должности. Так в русско-турецкой войне 1877–1878-го годов 2-м Горско-Моздокским полком Терского казачьего войска командовал кабардинец Т. Х. Алтадуков[47].

* * *

Терские казаки уже с середины XVI столетия установили добрососедские отношения с чеченцами. Живя бок о бок, иначе поступить было нельзя. Особенно близким для казаков оказался чеченский тейп варандой, часто принимавший крестьян, бежавших от крепостной зависимости. По свидетельству очевидцев, почти вся артиллерия имама Шамиля обслуживалась беглецами. Неслучайно и сегодня варандой называют «русским тейпом». Но был и обратный процесс. Чеченцы, пытавшиеся скрыться от исламской экспансии, переправлялись через Терек и оказывались в казачьих селениях. Многие из них обосновались в станице Червленная (ныне – Шелковский район Чечни).

Терские казаки часто являлись кунаками чеченцев, они гордились такой дружбой и передавали ее из поколения в поколение. Толстой писал, что вплоть до второй половины XIX столетия «казацкие роды считались родством с чеченцами, у кого бабка, у кого тетка чеченка была».

С казаками часто роднились представители чеченского тейпа гуной. Здесь традиционно был высокий процент смешанных браков. Среди терских казаков даже в типе их наружности проглядывают черты, общие с горцами; особенно характерны эти черты у казачек. Интересное наблюдение о генетическом смешении русских и чеченцев оставил в 1915-м году краевед Ф. С. Гребенец. Он так описывал женщину станицы Новогладковской: «Она приобрела легкий стан от кавказского горца, а от казака заимствовала рост, мускульную силу и трезвый характер русской женщины»[48].

С XVII столетия началась активная исламизации Чечни. Источники отмечают, что процесс этот проходил чрезвычайно болезненно. Нередко дагестанские мюриды приказывали вырезать тех, кто противился воле Аллаха, целыми селениями. Многие чеченцы, не пожелавшие принимать новую веру, стали постепенно заселять свободные левобережные территории и окрестности терских поселений. Некоторые из них в итоге оказались основателями будущих казачьих станиц. Так, основателем станицы Дубовской считается чеченец из тейпа садой по имени Дуба. Со временем многие левобережные села и пастбища сохранили древние чеченские названия.

Утихающие и вновь возобновляющиеся волны переселения продолжались вплоть до эпохи Петра I. К. этому времени чеченцы вошли в тесное соприкосновение не только с бытом казаков, но и с обычаями христиан-староверов, с которыми были вынуждены вместе покидать обжитые места правобережья Терека.

В начале XIX века уже непосредственно мусульманские старейшины способствовали выселению за Терек чеченцев, не желающих исполнять предписаний ислама. Находясь в положении мусульманских протестантов, они были чужими и среди христиан, и среди магометан. Единственным местом, где их прияли оказались казачьи станицы.

Одной из причин непринятия чеченцами ислама стали традиции свиноводства, от которых многие не захотели отказываться. Точно установлено, чеченцы целыми семьями и даже родами принимали христианство – так они более органично вписывались в терский казачий этнос, а их потомки стали уже полноценными казаками. Хотя история знает более редкие и обратные примеры, когда уже терцы обращались в ислам.

Оказаченные чеченцы были более адаптированы к местному климату, чем переселенцы из глубин России, среди которых фиксировался больши́й процент заболеваемости и смертности. Отмечались случаи, когда почти все русское население, к примеру, Каргалинска, Кизляра, Святого Креста покидало уже обжитые места, спасаясь от болезней. А некоторые станицы, в их числе, Святой Крест, неоднократно подвергались полному опустошению. Это и способствовало устойчивости нахской антропологии, и преобладанию чеченской топонимики.

Казаки-гунойцы всегда хорошо знали свою родословную, и, приезжая в село Гуной, безошибочно показывали дома своих предков. В Гуное существует легенда о том, как исламский проповедник шейх Берса сбросил с горы котел со свининой, после чего значительное количество представителей этого тейпа выселилось на Левобережье Терека.

Тейпы гуной и варандой долго сохраняли родословные связи с казаками. Только в