От Особой группы до легендарного Смерша. 1941—1946 - Николай Николаевич Лузан

Их встреча произошла в 2003 году. Годы не изменили Леонида Георгиевича, в душе он по-прежнему оставался настоящим рыцарем. Среди московской суеты выделялся высокий, по-военному подтянутый мужчина, со строгим выражением лица.

«…На троллейбусной остановке сидел дедушка в соломенной шляпе с огромным букетом желтых хризантем в руках. Я подошла к нему, встала и стою. Он смотрел, смотрел на меня и его первые слова:

«А ты знаешь, я бы тебя узнал в толпе».

Присутствующие на остановке не могли понять, что два пожилых человека стоят, обнявшись, и смеются, и плачут. Так обнявшись, мы пошли к нему» – так запомнилась та встреча в Москве Антонине Григорьевне (Хрипливая А. Воспоминания. С. 82). Потом в гостях у Леонида Георгиевича:

«…Сидя за столом, она со смехом очень картинно и с хорошим юмором вспоминала обстоятельства забытой мною помывки. Напомнила она и о том, что девчонки порой отпускали в мой адрес:

– Ну, Леня, теперь ты наш! Пойдем с нами купаться…» (Иванов Л. Правда о «Смерш». С. 130–131).

А тогда в майские дни 1942 года Леонид Георгиевич, Антонина Григорьевна и их коллеги по службе в особом отделе жили уже позабытыми радостями почти мирной жизни: мылись в бане, меняли белье, кушали три раза в день, смотрели художественные фильмы. Они верили, что колоссальные потери, понесенные в Крыму, были не напрасны, и думали, что керченско-феодосийский десант служил отвлекающим маневром в стратегическом замысле Ставки ВГК на 1942 год. Они надеялись, что в далекой Москве в глубокой тайне лучшими военными умами уже разработан план генерального наступления советских войск, который должен был обеспечить коренной перелом в войне. Подтверждение тому Леонид, Антонина и Татьяна находили в повседневной деятельности войск Юго-Западного и Южного фронтов. В их расположение из глубокого тыла по ночам эшелон за эшелоном поставлялась новая боевая техника и прибывало свежее пополнение. Они скрытно занимали исходные позиции и готовились к предстоящему наступлению. Их мощь и успехи Красной армии, одержанные под Москвой в декабре 1941 года, не оставляли у Леонида, Татьяны, Антонины и их сослуживцев сомнений в успехе предстоящей операции. Но этой надежде не суждено было сбыться.

12 мая 1942 года после мощной артиллерийской и авиационной подготовки части Юго-Западного и Южного фронтов пошли в наступление. Они нанесли два сходящихся удара по немецким войскам на севере с рубежа Белгород – Волчанск, а на юге – с северной части выступа линии фронта, проходившего в районе Лозовенька – Балаклея. Не выдержав натиска, 6-я армия группы армий «Юг» начала отступать. К 17 мая частям Юго-Западного фронта удалось вплотную подойти к Харькову, ожесточенные бои завязались вблизи Чугуева и Мерефы.

Командующий юго-западным направлением маршал Семен Тимошенко и член Военного совета Никита Хрущев, казалось бы, оказались на коне. Они рассчитывали повторить зимний успех Жукова под Москвой, но теперь уже на южном фланге советско-германского фронта. За пять дней боев в плен попали сотни немецких солдат и офицеров, досталось и немало трофеев. В войсках царила атмосфера подъема. Вдвойне его испытывали сотрудники особого отдела по 51-й армии. Они, пережившие «крымскую трагедию», верили, что понесенные жертвы были не напрасными, и надеялись, что в войне, наконец, наступит столь желанный перелом.

Все рухнуло в один день. На календаре было 18 мая 1942 года. Он стал еще одним черным днем в жизни Леонида Георгиевича, Антонины Григорьевны, сотрудников особого отдела, сотен, тысяч бойцов и командиров Красной армии. Командование группы армий «Юг» вермахта привело в действие план «Блау». Ударная группировка Клейста, насчитывавшая в своем составе одну моторизованную, две танковых и восемь пехотных дивизий, нанесла удар встык между частями Юго-Западного и Южного фронтов.

20 мая танковая армада Клейста вырвалась на оперативный простор, и на смену стратегическому плану «Фредерикус-2» – разгрому частей Южного и Юго-Западного фронтов пришел план «Блау» – уничтожение советских войск на воронежском направлении. В Ставке ВГК на этот новый вызов противника практически нечем было ответить, все имевшиеся резервы были полностью израсходованы. Ситуацию усугубила организационная неразбериха. Ставка ВГК, пытаясь восстановить управляемость войсками, упразднила Управление главнокомандования юго-западного направления и подчинила их себе. Из далекой Москвы разобраться в том хаосе, что творился на южном фланге советско-германского фронта, и оперативно принять необходимые меры стало невозможным. Ситуация полностью вышла из-под контроля, чем тут же воспользовалось командование вермахта, оно, используя превосходство в воздухе и в бронетехнике, не давало советским частям закрепляться на новых рубежах обороны.

24 июля передовые части 1-й танковой армии группы армий «Юг» вышли к большой излучине Дона и создали угрозу захвата Ростова – воротам, ведущим на Кубань, Северный Кавказ и к важнейшему транспортному узлу, промышленному центру – Сталинграду. В этих условиях командованию 51-й армии приходилось в срочном порядке заниматься укрепление линии обороны на участке: Батайск – Азов – Ейск – Приморско-Ахтарская с задачей не допустить высадки морских десантов на азовском побережье. Несмотря на численное превосходство противника, благодаря глубокоэшелонированной обороне войска армии не позволили противнику прорваться на Кубань. Но здесь свое слово сказал злой рок, преследовавший 51-ю армию еще с Крыма.

30 июля части 40-го танкового и 52-го армейского корпусов группы армий «Юг» прорвали оборону 37-й армии Южного фронта, вышли к озеру Манычу, и над 51-й армией нависла угроза окружения. Чтобы избежать повторения крымской трагедии, 30 июля 1942 года Ставка ВГК приняла решение отвести ее на новый рубеж и передать в состав формирующегося Сталинградского фронта.

Те, кто готовил приказ на 51-ю армию, видимо, забыли про «овраги». Они продолжали двигать по карте несуществующие дивизии, армейские корпуса и не представляли масштаба катастрофы, постигшей Красную армию на южном фланге советско-германского фронта. Попытки отдельных командиров, сохранивших дух и не утративших профессиональных навыков, собрать в один кулак бродивших по донским и сальским степям остатки воинских частей и подразделений, чтобы организовать отпор немцам, уже ничего не решали. В воздухе безраздельно господствовала авиация люфтваффе, а на земле танковая армада Клейста. Отчаявшихся, потерявших всякую надежду на спасение людей безжалостно давили гусеницами танков и косили огнем пулеметов.

Не меньшим испытанием для них стали жара, жажда и голод. Сквозь клубы пыли, стоявшие над полевыми дорогами, едва проглядывало солнце, от его жгучих лучей не было спасения. Они, казалось, высушивали не только кожу, а и душу. Раскаленный, как в печи воздух, забивал дыхание, вызывал сильнейший кашель, рвавший в клочья легкие. Песок был повсюду: в сапогах, под гимнастеркой, он скрипел на зубах и коркой покрывал растрескавшиеся губы. Соленый пот выедал глаза и струпьями застывал на щеках. Те, кто отступал последними, находил на дне колодцев грязную жижу, а в загонах для скота обглоданные скелеты лошадей и овец. По безжизненной Калмыцкой степи брели не люди, а их тени. У многих уже не оставалось ни сил, ни воли, чтобы искать спасения от смерти, проливавшейся свинцовым дождем с небес.

Обращаясь к тем трагическим дням лета 1942 года, Леонид Георгиевич и Антонина Григорьевна с болью вспоминали:

«…В середине июля 1942 года немецкие войска заняли Ростов и Новочеркасск. Это стало большим потрясением для армии и страны в целом. Противник сравнительно легко овладел указанным крупнейшим стратегическим районом…

После сдачи Ростова и Новочеркасска отступление по бескрайним донецким степям проходило беспорядочно. В крови и поту, в жаре и бесконечной пыли по степям бродили какие-то части и даже группы вооруженных людей. Многие не имели никаких указаний: ни куда идти, ни кого искать, ни где закрепляться. Порой встречались какие-то дикие группы солдат. Как цель следования называли почему-то Элисту – столицу Калмыкии. Командование не имело с этими группами никакой связи, порой не знало о их существовании»…

Однажды мы задержали какого-то одинокого высокого человека, пожилого интеллигентного вида, одетого в деревенские штаны, рубаху и лапти. В руках он нес весящий на веревочке горшок с водой. Спрашиваем его: кто он такой?

Отвечает:

– Я – такой-то, командир дивизии. Дивизия была разбита в степях под Ростовом, из личного состава многие погибли. Другие разбрелись кто куда.

Спрашиваем:

– Как вы докажите, что являетесь командиром дивизии?

Старик