От Особой группы до легендарного Смерша. 1941—1946 - Николай Николаевич Лузан

Перегруппировав силы и усилив их резервами, командование Крымского фронта в феврале предприняло попытку возобновить наступление, чтобы прорваться к Севастополю, но без поддержки авиации, мешали сильные туманы, оно потерпело неудачу, и на фронте наступило временное затишье.

В те мартовские дни 1942 года большая часть сотрудников особого отдела по 51-й армии временно разместилась неподалеку от Керчи, у железнодорожной станции Семь Колодезей. Там к ним на короткое время вернулась обыденная жизнь с ее маленькими радостями и огорчениями. Об этом Антонине, «Кнопке»-Татьяне и их новой подруге Зое ранним погожим утром напомнил стук в окно. Они поднялись на ноги.

Со двора на них смотрел гордость 3-го отделения особого отдела Александр Козаченко. Он первым из сотрудников получил орден Красной Звезды за то, что заменил в бою погибшего командира роты и отбил атаку противника. Высокий, стройный, настоящий красавец, по которому сохли все девчата штаба, он загадочно улыбался и что-то прятал за спиной. Рядом с ним смущенно переминался с ноги на ногу его сослуживец Гриша Буяновский. К ним присоединился сам начальник 3-го отделения Яков Кадашевич. Суровый внешне, на самом деле душа нараспашку, когда от распутицы у Антонины развалилась обувь, он подарил ей сапоги-«хромочи». И не важно, что они были 42-го размера, главное, она чувствовала себя офицером.

– Подъем, наши прекрасные дамы! Вас ждут великие дела! – призвал Козаченко и расплылся в широкой улыбке.

«Кнопка» капризно поджала губки и ворчливо заметила:

– То же мне «лыцари» нашлись. Откуда только вас в такую рань принесло?

Козаченко нисколько не смутился и заявил:

– Кто рано встает, тому сам Бог подает.

– Что? Что? И это говорит орденоносец! – не унималась «Кнопка».

– Передовик-комсомолец?! Возмутительно! – присоединилась к ней Зоя.

– А наша партийная организация поддерживает комсомольца Козаченко! – пришел к нему на выручку Кадашевич.

Зоя всплеснула руками и в ужасе воскликнула:

– Что я слышу?!

– И что же ты слышишь, Зоечка?

– А то, Яков Иосифович, что Козаченко вас до монастыря доведет!

В Антонине любопытство взяло верх над атеистическим воспитанием, и она поинтересовалась:

– Ребята, а что такого вам послал Господь?

Выдержав многозначительную паузу, офицеры переглянулись, а затем как по команде припали на правое колено. В следующее мгновение в их руках, как из воздуха, возникли скромные букеты из нежных подснежников и фиалок. Зоя, Таня и Антонина ахнули. Первой вспомнила о празднике Татьяна и воскликнула:

– Девчата, так сегодня же 8 Марта!

– Поздравляем! Поздравляем и удачи желаем! – дружно повторили офицеры и подали цветы.

Прошли многие годы, а этот трогательный эпизод из войны они сохранили на всю жизнь.

В тот тяжелейший год весна не спешила вступать в свои права. В начале марта она слегка побаловала слабым теплом и снова скрылась в туманах. И только к апрелю ветра, подувшие со стороны Средиземного моря, разогнали плотные облака и открыли солнце. Под его жаркими лучами природа яркими, сочными красками стремительно пробуждалась к новой жизни.

Степь северного Крыма, высушенная лютыми февральскими ветрами и казавшаяся безжизненной, в считанные дни преобразилась. Изумрудная зелень молодой травы покрыла вспучившуюся холмами-морем землю, и она заполыхала розовыми, красными, фиолетовыми кострами распустившихся тюльпанов и маков. Над ней величаво парили ястребы и высматривали в зарослях кустарника и травы добычу: куропаток, перепелов и сусликов. Порхающей, скачущей и ползучей живности было великое множество, она трещала и посвистывала на разные голоса.

Еще раньше весна пришла на юг Крыма. Пестрый ковер из белоснежных подснежников, примул и нежно-фиолетовой сон-травы устлал южные склоны гор. Ниже, на побережье весна расплескалась настоящим буйством красок. Нежная вуаль цветущего миндаля, алычи и японской айвы укутала сады. В воздухе витал сладковатый аромат ранних цветов. Кроны деревьев гудели от гомона птиц, они вили гнезда и готовились к рождению новой жизни. Вопреки войне черноморское побережье Крыма в это время года напоминало земной рай.

Бурная весна пробудила в душах командования Крымского фронта, надежду на то, что новая наступательная операция, наконец, увенчается успехом. Но ни они, ни тысячи обреченных на смерть не предполагали, что возвращение в земной рай – Крым обернется для них дорогой в ад. Ничто так остро и точно не может передать весь ужас трагедии, произошедшей на крымской земле в апреле – мае 1942 года, как несколько строк, что написал Леонид Георгиевич:

«…Мне довелось немало исходить дорог Великой Отечественной войны. … Но ни в обороняющейся Одессе, ни в истекающем кровью Сталинграде, ни под Берлином, доставшемся нам столь дорогой ценой, не было так отчаянно тяжело, так беспросветно, так обидно, как в 1942-м году под блокированной немцами Керчью…» (Иванов Л. Правда о «Смерш». С. 101).

Усугубило трагедию советских войск на этом участке фронта назначение Ставкой ВГК очередного своего уполномоченного – начальника Главного политического управления Красной армии армейского комиссара 1-го ранга Льва Мехлиса. Политик, далекий от военной стратегии и тактики, неуравновешенный, нетерпимый к чужому мнению, он бездумной, жестокой рукой принялся тасовать командные кадры. По его требованию был снят с должности начальника штаба Крымского фронта генерал-майор Федор Толбухин, будущий Маршал Советского Союза, вслед за ним Мехлис фактически отстранил от принятия решений командующего генерал-лейтенанта Дмитрия Козлова. Все это привело к дезорганизации управления войсками. Новое наступление советских войск натолкнулось на хорошо организованную оборону противника, ценой огромных потерь лишь на отдельных участках им удалось углубиться всего на несколько километров. К началу мая советское наступление в восточной части Крыма окончательно захлебнулось и дальше разразилась чудовищная катастрофа. Немецкое командование, массированно применив авиацию, артиллерию и танки, перешло в контрнаступление.

Измотанные боями, потерявшие значительную часть личного состава, войска Крымского фронта не смогли оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления. С потерей боевого управления их охватил хаос. Попытки отдельных командиров остановить его и навести порядок в своих рядах не только не получали поддержки со стороны вышестоящего командования, а, наоборот, они вместе с подчиненными становились жертвами бездумных, а и нередко преступных приказов и действий.

Леонид Георгиевич, находившийся в передовой цепи 3-го батальона 13-й стрелковой дивизии, одной из лучших, оказался под плотным огнем противника. Атакующие цепи залегли, а затем попятились назад. Он вместе с батальонным комиссаром с трудом смогли поднять бойцов в атаку, попали под ураганный огонь артиллерии… На этот раз стреляли свои?!

«…Как впоследствии выяснилось, начальник артиллерии бригады был пьян и не мог управлять огнем. На следующий день он был расстрелян перед строем начальником Особого отдела Нойкиным. Наш батальон понес большие потери – около 600 человек убитыми и ранеными» (Иванов Л. Правда о «Смерш». С. 13).

К сожалению, то был далеко не единичный случай. Вырываясь из немецких котлов, окруженцы пробивались к Керчи в надежде найти там спасение. У многих, измотанных боями, голодом и жаждой, уже не оставалось сил бежать от бомбежек и артобстрелов.

Леонид Георгиевич давно уже потерял счет пройденным километрам и двигался как автомат. Кровь запеклась на растрескавшихся от жажды губах. При каждом вдохе горло драло словно наждаком, соленый пот ел глаза и их застилала туманная пелена. Он смахнул его рукавом гимнастерки, и пелена рассеялась. Впереди зыбким миражом возникла серая громада элеватора, справа от него блеснула морская гладь. Иванов тряхнул головой и протер глаза. Нет, это был не мираж и не обман зрения, перед ним находилась Керчь. Внизу у причалов роились баржи, сейнеры и катера, перед ними суетился людской муравейник.

Близость к своим придала ему и красноармейцам дополнительные силы. Через сотню метров строй распался. Измученные жаждой, они бросились к струям воды, хлеставшим из водопровода, поврежденного осколками бомбы. Иванов пил жадными глотками и не мог напиться. Ему казалось, что более вкусной воды, чем эта, нет. Смыв с лица заскорузлую из пота и грязи корку, он отвалился на спину, закрыл глаза и провалился в бездонную яму. Вырвал из сна-забытья истошный вопль:

– Воздух! Воздух!

Иванов встрепенулся. Сквозь стук тысяч невидимых молоточков, звучавших в ушах, он услышал этот выматывающий душу и вгоняющий в земле вой моторов фашистских самолетов. С запада, прячась в лучах солнца, заходила на бомбежку четверка вражеских бомбардировщиков. Их сопровождали два истребителя. Хищные