1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

Наполеон, и многие его маршалы верили в скорую победу. Да и как не верить, когда было создано столь значительное превосходство в личном составе и артиллерии на решающем направлении, а русские войска отступали вглубь страны, преследуемые наполеоновской армией. Это приписывалось, скорее, к их слабости, ибо о трусости русских никто не думал – не раз уж испытали отвагу и стойкость русского солдата и в 1799 и 1805 и в 1807 годах.

Не верил в победу только поистине талантливый французский военачальник маршал Бертье. Наполеону казалось, что вот ещё один переход, один рывок, и русские развернутся для генерального сражения, в котором и погибнет их армия.

Первое серьёзное разочарование он испытал под Могилёвом, когда маршал Даву уже доложил, что Багратион ввязался в бой, что вот-вот со второй западной армией будет покончено, но тут же выяснилось, что это был отвлекающий манёвр небольшого пехотного корпуса генерала Раевского.

В Смоленске русские армии соединились, и разбить их стало уже несколько сложнее. И всё же численное превосходство оставалось значительным, а потому Наполеон продолжал добиваться генерального сражения.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли писал впоследствии: «Таким образом, операционный план Наполеона, чтобы разбить нас по частям, совершенно расстроился. Одно только и удалось ему, что, дав корпусу маршала Даву направление прямо на Минск, предупредил в сём пункте князя Багратиона, почему сей последний и взял своё направление на Несвиж, и оттого удалился от 1-й армии».

Ну а потом, как мы уже видели, были Салтановка, Новый Быхов… И Багратион всё же достиг Смоленска.

Барклай продолжал: «По соединении армии состояло у нас под ружьем около 110 тысяч, против коих между Двиной и Днепром стоял Наполеон с 250 тысячами. Атаковать его при таких несоразмерных силах было бы совершенное сумасшествие; почему я и должен был только удовлетвориться, чтобы беспокоить его одними лёгкими войсками».

Настаивавшему на активных действиях против французов Багратиону, Барклай писал: «Перед мыслью, что нам вверена защита Отечества, должны умолкнуть в это решительное время все остальные соображения – всё, что могло бы влиять известным образом на наши действия при обыкновенных условиях. Голос Отечества требует от нас единодушия, этого вернейшего ручательства наших побед и их победных последствий, ибо при отсутствии единодушия даже знаменитейшие герои не могли предохранить себя от поражений. Соединимся же и будем бороться против врагов России. Отечество будет благословлять наше согласие».

Багратион отозвался как всегда эмоционально: «На почтенное письмо Ваше имею честь ответствовать, что я сему Вашему желанию охотно повинуюсь. Рад был Вас всегда любить и почитать и к Вам был расположен, как самый ближний, но теперь более убедили меня Вашим письмом и более меня к себе привязали.

Следовательно, не токмо мир между нами, но прошу самую тесную дружбу, и тогда нас никто не победит. Будьте ко мне откровенны и справедливы, и тогда Вы найдете во мне совершенного Вам друга и помощника. Сие Вам говорю правду, и поверьте, никогда я льстить не умею, и нужды в том не имею, а говорю только для блага общего…

Мне нужно, хотя два дня отдохнуть и собраться, а там, куда угодно…

Итак, позвольте мне остаться навсегда Вашим верным и покорным слугою…»

Много было писано, переписано о разногласиях между Багратионом и Барклаем-де-Толли. Говорили о том, что Багратион, мол, патриот, а потому рвался в бой, а Барклай, де, иноземец, а потому предпочитал отступление. Но это не соответствовало действительности.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли не был русским лишь формально, поскольку происходил из обрусевшего рода, а потому, пусть не по крови, но по существу оказался более русским, нежели иные русские, которые, как помним, плясали под дудку англичан. Да взять хоть тех же Платона и Николая Зубовых, которые за английские деньги совершили убийство Императора Павла Первого.

К сожалению, далеко не все поняли, какую великую роль сыграл Михаил Богданович Барклай-де-Толли в Отечественную войну 1812 года. Он ведь находился в весьма сложном положении из-за постоянных нападок на него всякого рода лжецов и провокаторов. Ведь старались указать на происхождение именно те, кто понимал роль Барклая. Они молчали, видя предательства барона Беннигсена, но старались раздуть интригу, чтобы помешать Барклаю нести свой крест, по существу во спасение России. Пройдут годы, и Александр Сергеевич Пушкин точно отразит в стихотворении «Полководец» суть того, что происходило вокруг Барклая.

Вчитайтесь с вниманием в гениальные строки нашего российского гения и вы поймёте всю силу полководческого таланта Барклая, восхититесь его мужеством и преданностью России, за которую он готов был не задумываясь положить жизнь.

«… О, вождь несчастливый! Суров был жребий твой:

Все в жертву ты принёс земле тебе чужой.

Непроницаемый для взгляда черни дикой,

В молчанье шёл один ты с мыслию великой,

И, в имени твоём звук чуждый невзлюбя,

Своими криками преследуя тебя,

Народ, таинственно спасаемый тобою,

Ругался над твоей священной сединою.

И тот, чей острый ум тебя и постигал,

В угоду им тебя лукаво порицал…

И долго, укреплён могущим убежденьем,

Ты был неколебим пред общим заблужденьем;

И на полпути был должен, наконец,

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел, обдуманный глубоко, –

И в полковых рядах сокрыться одиноко.

Там, устарелый вождь! как ратник молодой,

Свинца весёлый свист заслышавший впервой,

Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, –

Вотще! –

…………………

…………………

О люди! жалкий род, достойный слёз и смеха!

Жрецы минутного, поклонники успеха!

Как часто мимо вас проходит человек,

Над кем ругается слепой и буйный век,

Но чей высокий лик в грядущем поколенье

Поэта приведёт в восторг и в умиленье!»

Здесь нельзя не сказать о том, что князь Петр Иванович Багратион прекрасно понимал Барклая, ровно как понимал и задачи, стоявшие перед ним.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли писал: «Еще ни один полководец ни в одной армии не находился в таком крайне неприятном положении, как я. Каждая из обеих соединенных армий имела своего особого главнокомандующего, которые обличены были полномочиями, вполне соответствующими таковому положению. Каждый из них имел право распоряжаться по собственному усмотрению вверенною ему армией. Правда, я имел в качестве Военного министра права отдавать приказы, но я не решался воспользоваться этим правом…

Итак, мне надлежало, прежде всего, употребить все средства, чтобы установить между князем и мною наивозможное согласие, дабы иметь возможность руководить обеими армиями и направлять их не к безнадежным, а согласным