1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

рассвете заговорили русские пушки. Лишь через некоторое время им ответили французы, причём вести огонь приходилось не по разведанным целям, а ориентируясь на вспышки выстрелов. Началась огневая дуэль, в которой у французов было преимущество в количестве стволов, а у русских – в дальности стрельбы, меткости и скорострельности.

Уже сам факт перестрелки озадачил маршала Даву. Ещё более его удивило то, что русские развернутым фронтом начали атаку, пробиваясь через топи и болота, преодолевая заросли кустарника и мелколесье. Несмотря на все эти естественные препятствия, натиск оказался настолько неожиданным и сильным, что на отдельных направлениях французы откатились назад. А в центре боевого порядка французские укрепления оказались в руках солдат Раевского.

Впрочем, это не только не огорчило, но даже обрадовало маршала Даву. Он решил, что Багратион, будучи в неведении, какие силы перед ним, решил пробиваться к Могилёву, чтобы воспользоваться мостом для переправы. Мост по-прежнему был цел, других поблизости не было. А как переправить всю армию да ещё с обозами, ранеными, если не будет моста?!

Даву не стал спешить с контратакой. Он всё ещё предполагал, что его атакует авангард армии Багратиона, что армия идёт следом и вынуждена постепенно ввязываться в бой, который перерастёт в столь желанное для французов сражение. Даву боялся, что, отбив атаки, он прогонит Багратиона и придётся вновь гоняться за ним по сложной лесисто-болотистой местности.

Маршал настолько был уверен в правильности оценки обстановки, что уже предвкушал победу, и его даже не смутило, что совершенно неожиданно одна из русских дивизий обошла его фланг, ворвалась на позиции французских войск с тыла и истребила несколько батальонов. Всё это ещё более убеждало его, что Багратион по-настоящему взялся за дело и окончательно втягивается в боевое соприкосновение с французами, вдвое превосходящими его армию численно.

Наиболее жаркий бой разгорелся в центре, в районе деревни Салтановка. Именно там Даву пришлось ввести в дело свежие силы, чтобы восстановить положение. Стороны оказались на позициях, которые занимали перед началом боя.

Между тем Раевскому докладывали, что переправа в районе Нового Быхова в разгаре, но ещё значительная часть соединений и частей армии находится на этой стороне Днепра. Значит, надо продолжать демонстрацию наступательных действий. Продолжать… Но как? Где взять силы? Назревал тот критический момент, когда заминка могла дать повод маршалу Даву ускорить нанесение контрудара, избрав момент, когда наступающие выдохлись, но ещё не успели перейти к обороне. Раевскому предстояло убедить врага, что русские не выдохлись, что перед французами не один только корпус, уступающий им численно в 12 раз, а вся армия Багратиона, ещё способная атаковать. И решиться всё должно именно у плотины, что вела к Салтановке.

У Николая Николаевича остался последний резерв – Смоленский пехотный полк. Его-то и направил он к плотине, приказав вложить в предстоящий удар всю силу, всю ненависть к захватчикам. Смоленцы двинулись в бой, и тут же ударили французские пушки. Засвистела картечь, находя себе обильную жатву в плотно сомкнутом боевом построении. Впереди было узкое место – плотина, пронизываемая свинцовым ливнем. Батальон, подошедший к ней, сразу понёс урон, лишился многих командиров. Выпало знамя из рук павшего замертво прапорщика. Батальон дрогнул, атака захлебнулась.

Раевский понял, что ещё минута, другая – и смоленцы попятятся. И тогда Даву начнет контратаку. Всё решали мгновения. Но что мог сделать русский генерал, у которого больше не оставалось резервов? Чем он мог пожертвовать во имя России, которой был предан беспредельно? Он всегда готов был жертвовать собою, но в эти минуты и такой жертвы было бы недостаточно. И тогда он совершил то, чего не знала история, то, чего не могли ожидать ни противники, ни русские воины…

– За мной, дети мои! – сказал он сыновьям. – Настал наш час послужить России…

Он вышел перед строем дрогнувшего батальона и громко скомандовал:

– Вперед, ребята! Я и дети мои укажем вам путь…

Александр подбежал к убитому прапорщику, взял из холодеющих рук батальонное знамя и высоко поднял его.

– Саша! Дай мне нести знамя! – стал просить маленький Николенька.

– Я сам умею умирать! – ответил ему Александр.

Всё это произошло в какие-то мгновения на глазах солдат батальона Смоленского пехотного полка. Раевский, взяв сыновей за руки, пошёл к плотине. И тут же колонны смоленцев взорвались восторженным «Ура!». Солдаты бросились вперёд, спеша обогнать генерала и его сыновей, прикрыть их от картечи. Они стремительным броском достигли неприятельских укреплений и опрокинули французов. Те в панике отступали 12 верст до самой Салтановки.

Когда маршалу Даву доложили о новом успехе русских, он сказал, что видимо Багратион не израсходовал ещё все резервы, и приказал отложить контратаку.

Не ведал он, что дело решили не резервы, а мужество русских солдат, воодушевлённых небывалым поступком своего обожаемого командира. Не знал, что солдаты нашли в себе те тайные силы, проявляются в критическую минуту только у русских, которые пробуждаются в час, трудный для Отечества. И тогда Русские удесятеряют свои силы, бьют любого противника, сколь бы не превосходил он их численно. Не было ещё врага, который был бы в состоянии превзойти мужеством защитников Отечества, в жилах которых «течёт громкая, победная кровь славян»! Эта кровь текла и в жилах солдат Раевского, одержавших столь важную для России победу.

Бой корпуса Раевского продолжался до поздней ночи. Даву так и не решился контратаковать в тот день, отложив активные действия до утра. Он считал, что утром покончит с армией Багратиона, которой в светлое время труднее будет оторваться от преследования.

А утром маршалу доложили, что перед боевыми порядками его корпуса и корпуса Жерома никаких войск нет. Разведка пошла вперед, и вскоре поступили новые сведения: армия Багратиона находится уже на противоположном берегу. Она переправилась у Нового Быхова, где завершил переправу и корпус Раевского, ночью тихо снявшийся с позиций и ушедший вслед за основными силами армии.

Позднее, вспоминая жестокий бой под Салтановкой, Николай Николаевич Раевский писал сестре своей жены Е.А. Константиновой: «Вы, верно, слышали о страшном деле, бывшем у меня с маршалом Даву… Сын мой, Александр, выказал себя молодцом, а Николай даже во время сильного огня беспрестанно шутил. Этому пуля порвала брюки; оба сына повышены чином, а я получил контузию в грудь, по-видимому, не опасную».

Впереди был Смоленск, в котором предстояло объединиться двум русским армиям, и путь к этому объединению был покрыт немеркнущей славой русских богатырей, отмечен величайшим в истории подвигом, который совершил славный генерал Николай Николаевич Раевский. Он «был в Смоленске щит, в Париже – меч России».

Глава четырнадцатая. «… В Смоленске – щит России»

До Смоленска и