1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

Я принуждал себя льстить его самолюбию, уступать ему в некоторых случаях против собственного убеждения, даже с тем большим успехом настоять на своём в делах важнейших. Одним словом, я принуждён был играть такую роль, которая была не по мне, которая противоречила и моему характеру и моим чувствам».

В своих записках Алексей Петрович Ермолов так вспоминает о соединении русских армий, о надеждах, которые оно породило: «Совершено соединение! Шум неумолкающей музыки, крики не престававших песен оживляли бодрость воинов. По духу 2-я армия, можно было думать, что оное пространство между Неманом и Днепром, не отступая оставила, но прошла торжествуя. Какие другие ополчения могут уподобиться вам, несравненные Российские воины! Не покупается храбрость ваша мерою золота… Когда встал бы Суворов перед рядами вашими, как изумилась бы Вселенная!»

Наполеон не мог понять этого, он жаждал победы и надеялся на неё, зная о своём численном превосходстве, но не понимая, что кроме численного превосходства бывает ещё и иное, неведомое Западу – превосходство Духа!

Наполеон рвался к Смоленску, к генеральному сражению. Барклай же понимал, что не пришло ещё время для такого сражения, слишком велико было численное превосходство врага – ведь оно было более чем двукратным: 110 тысяч русских против 250 тысяч французов…

Именно в Смоленске для Барклая наступили самые нелегкие дни. Все от солдата до генерала рвались в бой, все были уверены, что пора наказать французов, ударить объединёнными силами, сокрушить, начать выдворение с Русской Земли.

Алексей Петрович вспоминал: «Солдат роптал на беспрерывное отступление, и в сражении надеялся найти конец оному; главнокомандующим был недоволен и в главную вину ставил ему то, что он не был русский».

На военном совете 25 июля 1812 года все генералы высказались за немедленное наступление. Барклай-де-Толли прекрасно понимал всю опасность такого шага, но что он мог поделать? Сложилась обстановка, при которой он просто мог потерять авторитет – конечно, дело до неповиновения дойти не могло, но ведь ему ещё предстояло выполнить тот важный, мало кому известный план, который один только мог спасти Россию.

И Барклай вынужден был принять решение на наступательные действия, но предупредил, что нельзя удаляться от Смоленска далее трёх переходов.

Иные историки, мало понимающие в военном деле, обвиняли Михаила Богдановича «в двойственной, нерешительной политике». Но так ли это? Опасения Барклая-де-Толли имели все основания. Ведь было совершенно ясно, что Наполеону только и нужно, чтобы русские армии развернулись и пошли навстречу его войскам.

И вот, когда обе армии выступили из Смоленска и стали наступать по расходящимся направлениям, едва не произошла беда.

Узнав о наступлении русских, Наполеон поначалу даже не поверил своим ушам. И тут же Бертье предложил план – немедленно идти прямо на город, поскольку Багратион удалялся от него в северном направлении, а Барклай – в южном. Расстояние между нашими армиями быстро увеличивалось, а к городу уже спешили французские соединения.

Спасло чудо. Корпус Николая Николаевича Раевского выступил из Смоленска с большим опозданием. Заметим, случай произошёл именно с корпусом Раевского, причём сам Раевский никогда бы не допустил опоздания, если бы опять-таки, не «случай». Раевского задержала дивизия принца Вюртембергского, которая должна была идти перед ним, и забила все дороги. И тоже неслучайно. Принц накануне изрядно выпил и долго не мог прийти в себя. Пока его будили, приводили в порядок, прошло немало времени. Дивизия выступила на несколько часов позднее предписанного диспозицией времени.

Лишь после того, как дивизия освободила дороги, двинулся в поход и корпус Раевского. Не успел он отойти от города, как поступило сообщение о движении крупных сил неприятеля к Смоленску. Раевский направил сообщение Багратиону и получил приказ немедленно вернуться в город. На пути французов действовала в тот момент одна лишь дивизия генерала Неверовского. Она вела ожесточенный бой под Красным. Раевский вернулся в Смоленск, когда на западных подступах к нему сражались остатки этой дивизии.

В то время Смоленск был сравнительно небольшим городом. Он располагался по обе стороны Днепра и был обнесён мощной крепостной стеной с бойницами и семнадцатью башнями, на которых устанавливались орудия.

Когда Раевский подошёл к берегу Днепра, там его встретил болтавшийся, казалось бы, без дела Беннигсен, который на этот раз не мог отдавать распоряжения, ибо состоял при первой западной армии. Раевский ему не подчинялся.

Тем не менее, Беннигсен бросился к Николаю Николаевичу и стал убеждать его отказаться от защиты Смоленска, и ни в коем случае не переходить на западную сторону Днепра, где, якобы, уже полностью погибла дивизия Неверовского, и силы французов неизмеримо велики, чтобы им можно было противостоять. Видя, что уговоры не возымели действие, Беннигсен стал убеждать не брать на западный берег, по крайней мере, артиллерию корпуса, дабы там её полностью не потерять.

Николай Николаевич Раевский писал впоследствии: «Сей совет несообразен был с тогдашним моим действительно безнадёжным положением. Надобно было воспользоваться всеми средствами, находившимися в моей власти, и я слишком чувствовал, что дело идёт не о сохранении нескольких орудий, но о спасении главных сил России. Я вполне чувствовал, что долг мой – скорее погибнуть со всем моим отрядом, нежели позволить неприятелю отрезать армии наши от всяких сообщений с Москвою».

Раевский, разумеется, не послушал барона, а поступил так, как велел ему долг воинский, как того требовала обстановка.

Он остановил врага и удерживал Смоленск до подхода к нему Первой и Второй западных армий. Что касается гибели дивизии Неверовского, то сообщение Беннигсена оказалось ложью. Вот как характеризовал действие этого соединение сам Раевский: «Неверовский защищался превосходно, геройски, что сам неприятель сумел оценить выше, нежели он сам. Отступление его было не поражение, а победа, судя по несоразмерности сил неприятеля относительно его силам… Неверовский известил меня, что он прибыл с одною пехотою, что потерял несколько орудий и что оставил казаков на аванпостах в 7 или 8 верстах от города».

Раевский спас Смоленск, и недаром о нем говорили, что он был в Смоленске – щит России.

Можно предположить, чтобы случилось, послушай он Беннигсена. Об этом сам Наполеон написал в своих мемуарах: «Пятнадцатитысячному русскому отряду, случайно находившемуся в Смоленске, выпала честь защищать этот город в продолжении суток, что дало Барклаю-де-Толли прибыть на следующий день. Если бы французская армии успела врасплох овладеть Смоленском, то она переправилась бы там через Днепр и атаковала бы в тыл русскую армию, в то время разделённую и шедшую в беспорядке. Сего решительно удара совершить не удалось».

Не дал его