Будни фронтового автобуса - Иван Вадимович Карпенков

Такие сакральные, находящиеся в исключительной компетенции Бога таинства появления в мир и его покидание, по сути своей, не могут не быть тождественными», – пришел к выводу Джамбо, пытаясь объяснить самому себе это ощущение не понятного пока еще чувства. Осознание всего этого заставляло его теперь вновь и вновь, через призму нового восприятия, пересмотреть все их прошлые отношения внутри отделения. С каждой минутой он все отчетливее понимал, что как товарищ и командир оказался не на высоте. Чего ему не хватило, чтобы вовремя понять и сориентироваться в ситуации, принять их и раскрыться совершенно в ином для себя качестве? Мудрости? Внимательности? Чуткости? А может, и того и другого? Наверное, ему, как лидеру их маленькой команды, в этот момент было особенно тяжело осознать и принять это.

И тут перед глазами Джамбо, словно прорезающийся сквозь туман сумбурных, постепенно формирующихся во что-то упорядоченное мыслей, почему-то начал проявляться образ Смарта. Себе на уме, постоянно оторванный от коллектива, он никогда не казался ему своим. Напротив, Джамбо неизменно воспринимал его как некую обузу, вынужденно навязанную их отделению. Другое дело, например, Мага или Ума. Они всегда были для него той самой надежной опорой, на которую можно положиться. И, пожалуй, несмотря на то, что даже в них он то и дело находил для себя различные недостатки, тем не менее Джамбо мог бы, не кривя душой, назвать каждого из них братом.

Со Спартаком и Родей ситуация была совершенно иной. И хотя следовало признать, что на них многое держалось в их отделении, все же в свой ближний круг Джамбо их не допускал. Но справедливости ради надо отметить, что и они никак не стремились преодолеть этот барьер, вполне довольствуясь своим положением.

И даже мало на что способного Олда, к которому в силу возраста, вследствие особенностей национального воспитания Джамбо тем не менее относился с определенным почтением, он воспринимал без какого-либо явного отторжения.

Но Смарт! Именно он, как никто другой, сначала делами и поступками, а потом и просто своим присутствием каждый раз раздражал Джамбо. Казалось, нарочно противопоставлявшего себя коллективу и делающего все назло Смарта он при каждом удобном случае пытался всячески зацепить, тайно, в пределах устава и допустимых норм приличия, вымещая на нем злобу и весь накопившийся негатив. Да и Смарт, как тогда казалось Джамбо, взаимно отвечал ему тем же, примеряя при этом на себя маску полного безразличия и отрешенности, чем еще больше заводил и докучал ему как командиру.

И вот теперь, анализируя рассказ Олда и многократно переосмысливая недавнюю ситуацию, Джамбо совершенно по-иному увидел некогда так раздражающее его, кажущееся внешним равнодушие Смарта. Словно тот, зная все наперед, с пониманием и терпением все это время наблюдая за всем происходящим откуда-то с высоты своего сознания, не опускаясь до мелочных дрязг и разборок, смиренно ожидал своего часа, чтобы в полной мере излить на них до последней капли всю свою братскую любовь и участие. Возможно, выполнив этим ту самую, свою, уготовленную ему на земле миссию, ради которой он и явился на этот свет. Эта всепоглощающая жертвенная любовь товарища теперь полностью переворачивала мировоззрение Джамбо. И то, что еще вчера в поведении Смарта воспринималось им как слабость, теперь на поверку оказалось все превозмогающей силой.

Каким, должно быть, мелким и ничтожным выглядел он тогда со своими упреками, придирками и нравоучениями в его глазах, думал про себя Джамбо, поражаясь выдержке и терпению однополчанина. А может, они просто изначально находились на разных эволюционных этапах познания истины? И то, что было очевидно тогда Смарту, он считал нецелесообразным разъяснять всем им, не способным понять, а главное, принять его правду? Теперь, с высоты произошедших событий, в голове Джамбо один за другим рождались все новые вопросы. И чем больше он искал на них ответы, тем больше возникало их снова.

«Почему именно я? Зачем конкретно меня оставил Всевышний в живых? – размышлял он. – Сохраненная жизнь – это милость Бога или испытание, посланное Им? А может, и вовсе – наказание за гордыню и дела грешника?»

Словно резко включенный в темной комнате свет, мотор натужно взревел, оторвав Джамбо от его мыслей. Несколько раз чихнув своим сизым выхлопом, автобус, кряхтя и раскачиваясь из стороны в сторону, медленно начал набирать скорость.

Преисполненный внутренними терзаниями и поиском своего места в мире, он молча сквозь щель в плотной занавеске смотрел теперь в окно автобуса на пролетающие мимо пейзажи разбитых домов и изуродованных улиц. Где-то там, несмотря ни на что, скорректированная внешними обстоятельствами, продолжалась жизнь. Старики, сидя на завалинках своих полуразвалившихся разбитых хат, презирая всякую опасность, все так же о чем-то беседовали между собой. Молодежь, погруженная в текущие заботы, суетилась в поисках лучшей доли.

– Маршалла хаттар[42], – поприветствовал его подсевший рядом мужчина лет сорока с перебинтованной головой.

Джамбо, оторвавшись от окна, как-то по-особенному долго, будто что-то вспоминая или чувствуя подвох, посмотрел ему прямо в глаза.

– Маршалла ду шу дега[43], – медленно и немного неуверенно произнес он в ответ.

– Откуда ты родом, воин? – явно обрадовавшись встрече с земляком, оживился попутчик.

– Из Грозного, – все так же робко ответил Джамбо, всем своим видом показывая, что не особо расположен к беседе.

– Ого! Значит, в Чечню, домой, к матери путь держишь? – пытаясь в предвкушении скучной и долгой дороги найти и разговорить собеседника, не унимался тот.

На этот раз лицо Джамбо не выражало никакого сарказма или усмешки.

– Да нет, не в Чечню, в Питер еду. К маме… – в этот момент в глазу Джамбо будто что-то блеснуло. Он резко отвернулся к окну и, помолчав несколько секунд, делая длинные паузы между словами, добавил: – Дом ей построю. С садом… Самый лучший… И самый уютный. И чтобы в нем обязательно жили собака и кошка…

Письма Ангелов

(Вместо заключения)

Знаете, детишки пишут письма на фронт?

Нелепые такие… С картинками корявенькими…

Некоторые написаны прямо, по линеечке – видно, писали отличники. Какие-то криво, с ошибками и исправлениями. Но все от души явно… Детишки разные… И письма… Они тоже все очень разные…

В общем, в обычных жизненных условиях, возможно, кто-то скажет: «Ерунда какая-то». И, может, в чем-то будет прав. Так как все эти творения могут вызвать какие-то эмоции разве что у самых близких им людей. Чаще у родителей, родных бабушек и дедушек…

А тут совершенно чужие дядьки, которые мало того, что никого из этих октябрят и пионеров знать не знали, так еще и заняты