Нацистская Германия против Советского Союза: планирование войны - Коллектив авторов

абвера[717]. Им уже в первый день войны удалось повредить линии телефонно-телеграфной связи на глубину до 400 км, что затрудняло управление как на стратегическом, так и на оперативно-тактическом уровне. В течение первого дня войны руководство страны, Генеральный штаб из-за нарушения связи в звене от дивизии до фронта не имели адекватной информации о развивавшихся событиях. Г. К. Жуков, будучи в то время начальником Генерального штаба РККА, отмечал, что в силу этих факторов высшее командование Красной армии не представляло тогда всей сложности ситуации[718]. В результате войскам следовали указания, только усугублявшие их положение.

Накануне развязывания агрессии активизировалась работа военного атташе Германии в Москве генерала Э.-А. Кёстринга, который должен был обеспечить командование вермахта наиболее свежей информацией о Вооруженных силах Советского Союза. По оценке Э.-А. Кёстринга и его помощника подполковника Крабе, общая численность советских военнослужащих на западном направлении составляла около 2 млн человек, и к апрелю 1941 г. советские сухопутные войска определяемой вермахтом максимальной численности по боевому расписанию в военное время в 200 стрелковых дивизий не достигли. В целом как следствие противодействия советских спецслужб на территории СССР данные германского ВАТ о Красной армии и военных возможностях Советского Союза носили приблизительный характер[719].

В ходе подготовке агрессии против Советского Союза активно работали силы и средства разведки люфтваффе[720] и кригсмарине[721].

6. Оценка германской разведкой возможностей РККА

Что касается деятельности германской стратегической разведки (как военной (абвер-I), так и политической, которой занималось VI управление РСХА), то применительно к теме блицкрига они требуют особого рассмотрения. По имеющимся на сегодняшний день данным, успехи германской стратегической разведки в отношении СССР в целом были незначительными, что вело, в частности, к недооценке промышленного потенциала Советского Союза и мобилизационных возможностей Красной армии. Во многом это было и следствием жесткого контрразведывательного режима на территории СССР, беспрецедентной цензуры печати. Например, Г. Гиммлер в сводном докладе 1938 г. о положении в Советском Союзе, жалуясь на то, что «общие работы, из которых можно сделать выводы о состоянии производства, крайне редки», пытался дать оценку оборонной промышленности СССР по переработанной стенограмме выступления наркома оборонной промышленности М. М. Кагановича[722].

Играло свою роль и то, что в разведдеятельности гитлеровских спецслужб ставка делалась прежде всего на получение информации, необходимой для ведения «молниеносной войны».

Генерал вермахта К. Типпельскирх в своей послевоенной «Истории Второй мировой войны» писал, что определить хотя бы приблизительно военную мощь Советского Союза было почти невозможно[723]. По его словам, «на протяжении двадцати лет Советский Союз, отгородившийся уже тогда «железным занавесом» от остального мира, жил своей особой жизнью»[724].

В результате «в таких решающих областях, как, например, транспорт и военная промышленность, возможности русских сильно недооценивались. Техническая оснащенность армии оставалась тайной…»[725]. Разведывательные сведения, добывавшиеся абвером-I, воздушной и радиоразведкой, ВАТ Германии, обобщались в отделе «Иностранные армии Востока» Генерального штаба сухопутных войск, где готовились документы, необходимые для планирования наступательных операций, а также для доклада руководству Третьего рейха. В январе 1941 г. отдел подготовил отчет «Военные силы Советских Социалистических Республик». Исходя из содержания этого 72-страничного документа и последующих разведывательных данных Третьего рейха, немецкие специалисты не смогли достоверно оценить мобилизационные возможности Красной армии и ее техническую оснащенность, военно-экономический потенциал Советского Союза. Так, немецкая разведка предполагала развертывание 200 дивизий Красной армии на случай войны с Германией вместо 303 дивизий, не знала о новых советских танках Т-34 и КВ-1, не выявила наличие 3000 боевых самолетов в приграничных округах.

Генерал-майор вермахта фон Бутлар в своем послевоенном исследовании по заданию командования армии США отмечал: «Особые условия, существовавшие в России, сильно мешали добыванию разведывательных данных относительно военного потенциала Советского Союза, и потому эти данные были далеко не полными. Исключительно умелая маскировка русскими всего, что относится к их армии, а также строгий контроль за иностранцами, отсутствие в их прессе всяких дискуссий о военном бюджете и невозможность организации широкой сети шпионажа затруднили проверку тех немногих сведений, которые удавалось собрать разведчикам. Нередко русские официальные круги преднамеренно распространяли ложные сведения с целью ввести иностранные разведки в заблуждение. <…> Только русско-финская [правильно – советско-финская] война 1939–1940 гг. дала возможность получить некоторые более полные данные. Однако и из этих данных немцами было сделано много неправильных выводов»[726]. По словам фон Бутлара, «если русская [советская] военная промышленность и транспорт были оценены значительно ниже их возможностей, то численность и боеспособность русской армии [РККА] были определены сравнительно точно»[727].

Неприятной неожиданностью для германских сухопутных войск стало появление на поле боя таких новейших советских танков, как Т-34, КВ-1, КВ-2, с которыми не могли вступать в единоборство немецкие танки того периода и против которых была бессильна противотанковая артиллерия вермахта. Бригаденфюрер СС В. Шелленберг в своих мемуарах писал о том, что возглавляемый им VI отдел РСХА, в отличие от абвера, предполагал наличие у Красной армии новейших танков, подобных Т-34, – на основе анализа тех вопросов, которые задавали советские военные специалисты при посещении немецких танковых заводов и танковых училищ перед началом войны против СССР[728]. По данным В. Шелленберга, в Советском Союзе также производилось гораздо больше танков, чем считала военная разведка во главе с адмиралом В. Канарисом[729]. В. Шелленберг писал, что если получаемый его разведкой материал противоречил «основному замыслу» высших чинов вермахта, то «они просто не принимали его во внимание», что же касается высшего руководства, то «с ним дело обстояло еще хуже»[730]. Об основных задачах разведдеятельности, которую проводило VI управление РСХА против СССР, в том числе и о планах диверсий в советском тылу, бригаденфюрер СС В. Шелленберг писал: «Меня просили уделить особое внимание разведке в ближайшем тылу противника, однако никто не учитывал, с какими трудностями это было сопряжено… Руководство нашей деятельностью против России было возложено на три отдела. В обязанности первого отдела входили сбор и сопоставление информации, добытой агентами, постоянно проживавшими за рубежом. Мы стремились получать от них максимум сведений: как из секретных, так и несекретных источников. К несекретным источникам относились пресса, официальная статистика, книги и прочие публикации… Для развертывания этой работы во всех столицах стран Европы были созданы разведывательные центры, в качестве образца для которых была принята организация нашего Главного управления в Берлине. Второй отдел управления ведал операцией “Цеппелин”»[731]. Основной задачей этой операции была массовая выброска групп русских военнопленных на парашютах в глубокий тыл Советского Союза»[732].

Впрочем,